Я скрючился в клубок и
натянул полость на голову. Было еще темно. Третий сон показал мне Элайю на
ледяной блистающей вершине. Мы с ним, и этот одинокий пик, и чистая
голубизна ветреного неба, в котором теряется основание нашей Вавилонской
башни. Я не спрашиваю, как мы с ним очутились здесь. Наверняка очередное
безумство. Лицо его бесстрастно, но голос печален.
- Мальчик, я солгал тебе. Ты не убьешь дракона.
- Ведь у меня копье Этерика.
Молчание.
- Он меня в западню заманит?
Элайя коротко мотает головой.
- Магия? Колдовство?
Нет. Нет.
- Что меня ждет, Элайя, не ври мне!
- Знаешь ли ты себя, мастер Вилл? Веришь себе? Всегда согласен с
собою?
- Ты пугаешь меня непонятными словами!
Сон уходит, а Элайя озабоченно повторяет:
- Веришь себе? Знаешь себя?
Яснее ясного - все пройдет гладко, только ежели я себе сам ножку не
подставлю. Беспроигрышный прием гадалок. Я тяну спину, как струну арбалета
и повожу, напрягаю до хруста плечи. День обещает быть добрым, хотя солнце
еще слабо для тепла.
Вскоре мы начинаем спуск. Я ужасно трушу, и пот копится на бровях, и
капли скользят к глазам и по крыльям носа. Солнце светит наотмашь, режет и
жжет, и камни опасно колеблются, как одна живая масса. Да простят мне
богобоязненные пустомели - копьем я орудую, как простым, очень длинным и
неудобным посохом, и чертова реликвия при этом гнется куда попало на манер
ивовой лозы. Приходится следить за зверем, доверяющим мне, и за поклажей,
и за завалами валунов впереди-внизу-вокруг. В тесный круг забрали меня
немногие звуки - напряженные дыхания, и голоса камней из-под ног, а дальше
- безветрие, пустота, тишина. Солнце жжет, и из носу льет - радуйтесь,
люди, грядет герой, каких не бывало. Я жмурюсь, промаргиваю едкий пот, и
по редким фрагментам, доступным зрению, пытаюсь направить наше движение.
Время остановилось, а солнце карабкается в зенит, но вот я очутился в
холодной тени и вмиг ослеп. Под ногами тот же щебень, осыпь ползет дальше
и заворачивает за грузно осевшую на пути громадную гору. Она одна
особняком торчит под могучими скалами, откуда - с высокого верху - и
срывается из пролома застывший камнепад. Экая крутизна, как одолел я ее,
едва ли не полдня спускался без передышки, не позволяя подломиться
неверным ногам. Потом все было проще. Гора закрывала первый из холмов
страны Мо, они уступами вели меня ниже, ниже, в тепло и зелень, и дух
диких яблонь на солнцепеке, в густую сладкую траву нашей первой ночевки.
Ночью опять звала труба, и сполохи от костров взметало на юге, будто
гроза бесшумно ходила по дальним склонам. Перед рассветом явился дождь,
короткий дождик, торопливо и яростно побил нас увесистыми каплями и
побежал дальше, шумно шлепая по мокрой траве. Насморк мой улетучился тем
же чудесным образом... Я, злой и веселый, скалился на тонкую полоску
света, обозначавшую зубцы гор. Я навалил поклажу на Семле, не затягивая
его в сырую кожу ремней. Мы захлюпали по грязи. Много позже солнце
высушило нас до пара, а проселок - до пыли, и встречный ветер уносил и
пыль, и пар прочь. Он надул мне зверский голод, который лишь раздразнили
придорожные яблоки-зеленушки. Когда я увидал на другом берегу оврага
широкую гарь, позади кто-то прохрипел с перерывами, задыхаясь словно от
долгого бега, прохрипел по-драконьему. Пару слов я не разобрал, остальные
же - "Стой, рыцарь, стой!" - и впрямь остановили меня. Так резко, что я
зацепил ногой за корневище, укромное в пыли, и полетел наземь, не выпуская
повод. Семле заржал, почуяв чужого, и протащил меня немного на животе,
покуда я не догадался разжать пальцы. Дракон все что-то бормотал и хрипло
дышал. Мной завладели страх и досада. Копье Этерика! Я вскочил навстречу
черноволосому парню в крестьянской одежде, который бросился ко мне же -
отряхивать, что ли. Долго не раздумывая, я увернулся и ухватил копье с
обочины. Потом до меня дошло, что драконами поблизости не пахнет ("Смрад!
Драконий смрад, дети мои..."), а парень, разведя руки и приоткрыв рот,
таращится на меня, точно на ожившее пугало.
- Ты напал на меня? - спросил я и попытался жестом выразить забытое
мною слово "почему". В жесте участвовало и копье.
Парень рухнул на колени и быстро заговорил на скрежещущем это
наречии, глядя жалобно и покорно. Он был убежден, что я сильномогучий
Атарикус, что старики ждут меня с ранней весны, и что по моей милости
драконьи дозоры короля рыщут в тени великих гор. По его тону я понял, что
встречаться с дозорами не стоит. Мой новый водитель был моложе меня, ниже
ростом и тащил за спиной тушки зайцев и маленькой росомахи, вынутых из
силков на заре. Я спросил его, знает ли он кого-нибудь, кто бы видел
дракона, и он отвечал мне долгим взглядом, недоуменным в высшей степени.
Больше с дурачком толковать было не о чем. Я не слишком ловко взобрался в
седло, потеснив изрядно похудевший кожаный тюк, и осведомился напоследок о
дороге в деревню. Он опять недоверчиво воззрился на меня и так же молча
указал вперед. На этот раз маху дал я. Дорога-то была одна, и она лежала
под нашими ногами, а потом поплыла, увлекая назад несостоявшегося
попутчика, корявые дикие яблони, склоны и пригорки, вверх да вниз. А ветер
чист и свеж был.
Покамест я не увидел его, и вспыхивавшую траву под выдохами огня,
мгновенно обращавшуюся в черный ломкий пепел. Я смотрел на него сбоку, на
исполина, от хвоста шла волна новой, нежно-зеленой чешуи на смену
грязно-бурой, закаменевшей, и были чешуйки с мою ладонь, и с мою голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12