Все это назовут войной за веру, великой, очистительной, истинно
народной, и только немногие мудрые из жреческого сословия страны Мо будут
знать правду, а многие подданные пресветлого короля - ее крупинки, и я...
- Да веруют ли они во Христа?
- Веруешь ли ты во Христа, мастер Вилл?
Тотчас с губ моих сорвалось, будто отдельно от меня: "Credo in
domine...", но он продолжал:
- Ты, обученный убивать мирных летучих тварей, одаренных - пускай не
в полной мере - речью и разумом, как и твои соплеменники, которых Он
завещал тебе любить паче себя самого!
- Что ты мелешь?
- Ты бы уничтожил их всех - гордых детьми матерей, и самих детенышей,
и любящих отцов - всех до единого, ради почестей и богатства, ради славы
среди твоего лживого, трусливого народа. А когда соперник не по силам
тебе, та взываешь к своему богу или обращаешься к козням, достойным
сатаны.
- Скольких безвинных загубили твои любящие отцы, пожгли, и подавили,
и растерзали!
Я, не раздумывая долее, подбежал к каменному кувшину и протянул руки.
Только протянул. Меч сам взвился и, резко перевернувшись в воздухе,
опустился и приник к моей ладони. Горный уксус брызгами разлетелся с
лезвия. Его капли с шипением растворялись в белый пар. Я не чувствовал ни
малейшего веса, тело исчезло, меч засветился, обретая ореол голубых лучей,
который разгорался ярко.
- Почему же никто не удосужился рассказать тебе, что все эти чудища
безраздельно повиновались людям - жестоким, глупым, честным, точно таким
же, как ты? Почему ты не знаешь, что и ваши светские и духовные владыки с
ранних лет моего заточения и по сию пору ищут дружбы и службы пресветлого
короля страны Мо, сиречь моей, вон сколько их сменилось, пресветлых, -
ищут, а не полагаются на свою совесть, или разумение, и уж не на милость
божью.
Я хотел что-то крикнуть. Но судорога овладела моим горлом, я не мог
развести челюсти, они дрожали, и зубы лязгали с громким стуком.
- Да по своей ли воле ты сам очутился в этом гиблом месте? Кто был
твой проводник в горах? Почему отец Олорий с такой легкостью благословил
тебя на невозможный подвиг, да еще в конце триместра?
- Изыди, Сатана. Отче наш, иже еси на...
- Мы звенья одной цепи, мастер Вилл. И то, что ты меня принужден
убить - случайность, неожиданная, невероятная, но и она согласна с тем
законом, которому я служу. И ты послужишь. Да. Я вижу, я сумел тебя
уязвить. Кончай со мной, ну. Не думай. Я тоже устал от рассуждений. Не
медли. Чего ты медлишь?
Я покачал мечом.
- Не знаю почему, но я верю тебе, Дракон.
- Потолкуй потом с пресветлым королем. Ты ему понравишься. Отчего-то
мое существование стало тяготить страну Мо, хоть я не ем, не пью, не
испражняюсь, и не испускаю вонючий дым, как сотни их печей на угле.
- Элайя был прав. Не знаю, какому промыслу суждено править нашим
миром, но в любом случае это бремя невыносимое. Дракон, Дракон, придет ли
царство божие на землю?
- Я никогда его не провидел. Но вы еще пуще расплодитесь, научитесь
лучше убивать и отречетесь ото всякой веры.
- Ну да, верно, чего еще могут желать Дракон и Хозяин его?
- Он и твой Хозяин! Имя его неизреченно!
- Нет! Отныне я сам себе господин! Будь Он Дьяволом, будь Он Христом
или Магометом, но ежели это по Его воле куется драконами и людьми вечная
цепь над миром, то я проклинаю Его власть! И я - малое дитя человеческое,
жалкий раб, открытый всем Его угрозам, - я сумею, слышишь, отринуть Его
закон, Его порядок! Вот посмотрим, как ужасен хаос, которым меня пугает
Его прислужник.
- Что ты бормочешь такое? Приди в себя! Ты кощунствуешь, мастер Вилл!
Мальчик, не губи себя, я забыл сказать, что...
- А вот теперь ты станешь врать! А соврешь ты себе, Дракон?
- Что?
Я провел мечом крест-накрест, и голубой ореол расширился и сомкнулся
вокруг меня. Сияние в глазах моих, и его рукоять в моей руке!
- Свободен.
Наверное, меч распался чуть погодя, не то бы не быть мне живу. Меня в
моем голубом коконе мгновенно выбросило до облаков и выше, и вмяло при
этом, распластало, будто изнутри в скорлупу большого яйца. Словно сквозь
редкую завесу бело-голубых искр я озирал страну Мо всю, как рисуют
торговые пути на пергамене - линии дорог и пятнышки селений, горы вокруг,
блестящая полоса Внутреннего Моря. Дракон не сумел соврать себе, иначе бы
он попытался спалить себя сам с хвоста и брюха, лишь бы не нарушилась
цепь, о целости которой он так беспокоился. Мили и мили земли поднялись и
опали, когда он вознесся из своей темницы, и точно пирамидой фараонов
вспахало шумный каменный город и нависшее над ним плоскогорье с
королевским замком. Одна громадная борозда поглотила все, долго еще не
прекращалось движение вывороченных и разломанных скал, и долго вскипали
тучи песка и праха. Он пролетел дважды из конца в конец страны Мо,
разминаясь, низко над землею, влача смертоносный хвост, убивая без счету
коварных трусливых людишек и своих же нежно любимых сородичей. Я плавно
приближался к заснеженным клыкам, черным пастям, бирюзовым ледникам, но
все следил за ним, резвившимся в тесном кольце гор. Потом Дракон поднялся
выше (я падал, падал, ветер загудел в ушах, голубые огоньки еле мерцали),
перемахнул через дальний горный заслон и пропал над морем.
А я вновь припал к жесткой груди земли. Последнее волшебство
сохранило меня от увечий. Козы прыснули во все стороны, когда я свалился
прямо посреди кучи их. Я лежал, как упал, навзничь, захватывал большие
пучки травы и рвал ее, а она резала мне руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12