Если бы он попал в буран один, он наверняка бы не волновался так, как сейчас.— Ты сердишься? — спросила девушка.— Ничего я не сержусь. Просто порезал палец.Наташа стала разгребать сугроб под елью. Пальцы мерзли, снег был сухой и колючий, он набивался под ногти. Потом рукам сделалось теплее: Наташа докопалась до мха. Она сунула пальцы под шапку, отогрела их и только потом начала рвать сухой мох для костра.— Нашел! — радостно крикнул Горохов. — Нашел топор!
…Через полчаса они сидели около костра, близко прижавшись друг к другу. Острые блики пламени метались по их лицам наперегонки.— Чай пить будем? — спросил Горохов.— Обязательно.Горохов достал из вьюков котелок и зачерпнул снега. Поставил прямо в костер.Котелок сразу же стал черным. Костер сердито зашипел, языки пламени стали лизать снег, превращая его в синюю воду.Горохов снова сходил к вьюкам и принес карабин.— Зачем? — спросила Наташа.— Шатун, говорят, бродит.— Медведь?— Конечно, не кошка.Девушка придвинулась к нему и сказала тихо:— Страшно.— Ты, оказывается, трусиха.— Ага.— А еще геологом называешься. Что же тебе бояться, когда я рядом?Он обнял девушку. Наташа съежилась. Горохов прижал ее к себе и поцеловал в нос.— Холодный. Люблю тебя.Он взял ее лицо в руки и начал целовать глаза медленно и долго. Губы у него были шершавые, потрескавшиеся. Наташа вспомнила, что у Воронова точно такие же губы.Только он совсем не умел целоваться. Она целовала его, а Воронов только краснел и растерянно щурился.— Толя, — спросила девушка, — Толя, а ты меня правда любишь?Горохов ничего не ответил. Расстегнул ее куртку и положил руку на грудь. Голова у Наташи закружилась. Ей стало еще холоднее, а по спине поползли цепкие мурашки.Снова вспомнился Воронов, неуклюжий, долговязый, в очках. А рядом — Горохов. И губы у него шершавые и руки властные.— Не надо, — попросила девушка и отодвинулась.Горохов достал из кармана махорку и свернул козью ножку. Выхватил из костра головешку и, перебрасывая ее с руки на руку, ловко прикурил. Хмыкнул, покачал головой.— Смотри, чай закипает, — сказал он.— Да, пузырится. Пора класть заварку и соль.— Сейчас я принесу.Горохов поднялся и ушел в темноту. Олени, связанные друг с другом, разгребали копытами снег и щипали ягель — свое лакомство, похожее по виду на лавровый лист.— Что ты долго так, Толя?— Ищу.Наташа закрыла глаза. «Что же это такое, Воронов? Почему тебя нет рядом? Ведь ты раньше всегда был рядом, всегда и везде. Ты помогал мне разбираться в других и самой себе. А когда я решила идти с Анатолием к Алаторцеву, ты ничего не захотел мне объяснить. Ты просто сказал, что каждый волен в своих поступках.» Тайга молчала. Ветер стих. И вдруг дикий, нечеловеческий крик рванул ночную темь. Наташа вздрогнула, подняла глаза и увидела перед собой шатуна — бурого медведя.— Толя, — позвала девушка, — Толя же!..Крик повторился, но теперь уже слабее: Горохов убегал, продираясь сквозь заросли.Медведь встал на задние лапы и шагнул к костру. Ощерил пасть. Зубы у него были неровные, налезавшие один на другой, словно плохо ставленный частокол. Медведь зарычал, и рев его отдался эхом.Прошла секунда, не больше. Наташа откинулась на руки. Правая попала на ствол карабина. Девушка рванула карабин к себе, вскинула к груди и нажала курок.Приклад больно стукнул ее в подбородок. Наташа выстрелила еще раз, и мохнатая огромная туша бухнулась в костер. Запахло паленым.Наташа поднялась. Ноги дрожали в коленях. Куртка на груди была по-прежнему расстегнута…— Наташа! — позвал ее Горохов. Он шел из зарослей. — Наташа, — повторил он. — Наташа, боже мой… 2 Они добрались до зимовья, построенного около устья Няндармы, далеко за полночь.В избушке было еще холоднее, чем в тайге. Горохов принес дров и разжег маленькую печку, сделанную из железной бочки. В избушке стало тепло через десять минут.— Ну что ж, давай распаковываться, — предложил Горохов.Наташа сняла куртку и подошла к печке. Подбросила еще два поленца и села на пол, поближе к огню.— Поставь чай, — сказала она.— Я не люблю, когда мне приказывают.Девушка ничего не ответила. Протянув руки к открытой дверце печки, она грела пальцы, сжимая и снова разжимая маленькие кулаки. Горохов сходил за снегом, поставил котелок на печку и сел рядом с Наташей.— Послушай, великая охотница, — улыбнулся он, — а ты на меня серьезно дуешься?Наташа внимательно посмотрела на него и вдруг рассмеялась.— Я не дуюсь на тебя, ничуть не дуюсь.Горохов нахмурился, отошел к столу, сколоченному из плохо оструганных досок. Потер мизинцем переносье. «Это все, конечно, станет известно в экспедиции, — подумал он. — Просто чертовщина какая-то!» Достал из заднего кармана флягу со спиртом и спросил:— Ты хочешь погреться?Девушка ответила:— Да.Горохов налил ей спирта и разбавил его теплой водой. Наташа выпила и закашлялась. Она долго дышала носом и жмурилась, чтобы скрыть слезы. Горохов подвинул ей кусок хлеба и посыпал его солью. Наташа съела промерзший кусок и вытерла пальцами под глазами. Глаза у нее были смешные, лунные, словно у китаянки.Потом выпил Горохов. Он крякнул, закурил и, улыбнувшись, покачал головой:— Вот ведь какая штука жизнь, а?Наташа ничего не ответила. Тогда Горохов взял ее руку в свои и сказал:— Я шатун, Наташенька, самый настоящий шатун. Я ищу, я вечно ищу, но ничего не могу найти, потому что мне мешают другие медведи, более сильные. Вот тебя я нашел — и то, вижу, теряю. Оттого, что попался более сильный шатун. Что смеешься? Не надо. Если бы я сидел у костра, а ты пошла бы за солью к вьюкам, ты поступила бы так же, как и я.— Может быть. Только Воронов бы так не поступил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10