Мы все решили, что это он и есть, наш страх и наша мечта, душитель из кустов сирени.
- Зашел так с улицы и повесился! - негодовала Римма Ильинична, поблескивая красноватыми радужками. - Никого не спросил! Другое место не мог подыскать! Это был очень плохой человек! Он плохо, он гадко поступил, потому что он посмел вот так, никого из нас не спросив, распорядиться собственной жизнью... Он, наверное, сделал что-нибудь очень плохое и побоялся народного гнева!
Мы так его и не увидели. Санитары пронесли его мимо нас на носилках под простыней. Только очертания тела проступали, как у спящего. Водитель "скорой помощи" спокойно курил в кабине. Последнее, что мы уви-дели, были ступни повешенного из-под сбившейся простыни, точно такие же, как у живых. Он был почему-то босиком.
В новую школу я пришла в середине октября, десяти лет, с двумя длинными косичками, в душном воротнике "стойка", в новой форме навырост с подшитыми рукавами. Ко мне тут же подошли дети в аккуратных формах и встали в кружок. Бабка Марина велела мне чваниться, поэтому от-вечала я с важностью, немного помолчав после каждого вопроса.
- Как тебя зовут? - спросила полная девочка Лида Яготтинцева.
- Оля, - сказала я, помолчав.
- Откуда ты?
- Из Новосибирска, - медленно отвечала я.
- Это далеко?
Я промолчала. Тогда она подошла ко мне и двумя пальцами пощупала лен-точку в косе. Я важно убрала ее руку...
Моему новому классу я не понравилась, и только вертлявый худенький Должанский воспринял меня совершенно спокойно, совсем необидно хихикая. "Его, наверное, самого не любят", - решила я. На большой перемене, когда мы все переодевались перед физкультурой, дверь в нашу раздевалку распахнулась и мальчишки внесли голого Должанского. "Уйди с прохода, плоская", - сказали мне мальчики и бросили Должанского к моей кабинке. Он был как голая кукла из магазина игрушек.
На уроках я говорила медленно, подбирая слова поумнее, как учи-ла бабка Марина.
- Говори проще, - сказала мне географичка.
- Культура местных индейцев Америки была очень хорошей, - сказала я. Они делали богов из золота. Их боги до
шли до наших дней. Их культура была лучше культуры их завоевателей...
- Четыре с минусом или три с плюсом? - спросила географичка.
- Четыре с минусом, - сказала я, подумав.
Должанский был ниже меня на полголовы, но бегал быстрее. На пе-ремене он подбежал ко мне и задрал мне юбку, показав всем голубые утепленные штаны, которые заставляла меня носить бабка моя Марина. Я ударила его портфелем по голове. Маленький Должанский заплакал.
- Почему ты тащишься за мной? - спросила я его на Вспольном.
- Потому что я живу напротив тебя, - ответил он. - Я иду домой!
Мы с бабкой Мариной и полковником жили на втором этаже, но окно моей комнаты выходило на крышу первого. Корнелий сказал, что так не дело, и нанял рабочих. Они поставили решетки. Но втайне от бабки Марины и Корнелия я вылезала по ночам посидеть на крыше. Однажды в доме напротив я разглядела в окне рыжую тонкую мать Должанского. Татары-дворники с третьего этажа увидели, что я ночами сижу на крыше, и сбросили вниз гнилую вермишель в полиэтиленовом мешке и дохлую утку.
Однажды у татар сгорел холодильник. Дымом затянуло весь подъезд. Серый и тяжелый, он выполз на улицу.
- Ой пожар, пожар, пожар! - кричала бабка Марина, выбежав на лестницу.
Корнелий вызвал пожарную. Пожарники в касках вынесли почерневший холодильник в подъезд. Прибежали мальчишки и бабки из соседнего дома. Я бежала вниз по ступенькам в демисезонном пальто и утепленных штанах и кашляла от дыма. Должанский с любопытством смотрел.
Полковник Корнелий сказал татарину Раулю:
- Ты выбросил дохлую утку на крышу и сжег холодильник! Я договорюсь с ЖЭКом, тебя выселят.
- Не надо, хозяин! - взмолился дворник Рауль.
Наутро Лидка Яготтинцева сказала:
- На Вспольном, моя бабушка говорила, был пожар... Татары подожгли те-левизор.
- Да, да! - радостно подхватил Должанский. - Вот эта дура чуть не задохнулась!
После паузы Лидка Яготтинцева попросила списать физику:
- Вадик, дай тетрадку!
Должанский отказал. Его отлупили.
Часто Вадим Должанский бежал в школу впереди меня, в вязаной шапочке с отворотом, и его помпон из цветных ниточек раскачивался от бега... Должанский с помпоном и я. Так мы были одного роста.
Мне стало пятнадцать лет. Я смотрела на моих одноклассников и думала: "Ну ничего, в следующем году и у меня будут друзья... Во дворе... В другой школе... Кто-нибудь из них..."
Я проходила мимо наших подросших мальчиков и слышала:
- У Лидки Яготтинцевой опять хата пустая... Как в тот раз - видак, музыка...
Я замирала от зависти. Думала: "Может меня позовут?" Но меня не звали. Мои одноклассники перестали меня дергать, только иногда лупили Должанского. Он вытянулся, похудел до какой-то синевы, почти до прозрачности, как отроки Нестерова, только улыбка у него была другая, как рябь на воде. Девочки стали с ним ласковы.
- Вадик, дай тетрадь по алгебре, - просили они.
Он отказывал. А мальчики встревоженно говорили:
- Ну ладно, говнюк, алгебру гони!
Но он и им отказывал. Тогда они его били и по старой памяти вносили в женский туалет.
- На, - говорил мне Должанский. - Спиши алгебру!
- Спасибо, Дима, - говорила я - просто я слышала в самый первый раз, как его мать называет его Димой, - и шла в женский туалет - списывать.
Однажды весной, уже можно было вылезать на крышу, татары притихли от угроз Корнелия, я оставила окно открытым. Бабка Марина не знала, но я иногда молилась на ночь по старой памяти из детства: "Ты знаешь мою тоску! Ты знаешь, почему она! Я не прошу у Тебя ответа, но я умоляю, верни, как было в детстве, пусть будет так, как было, так же хорошо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31