И я была так счастлива тогда, так счастлива - самый первый раз в жизни. Потом я думала, что первое воспоминание - это только задаток всей будущей жизни и всегда мне будет радостно. Но это первое ощуще-ние счастья так больше никогда и не повторилось за всю мою несчас-тливую жизнь..."
- Не бойся читать перед залом, Лиза! - учила Инесса Донова. - Ког-да выходишь на сцену, смотри прямо перед собой: сразу на всех и ни на кого. Главное, четко читай, чтобы слышно было все слова. Главное - слова, а не выражение. Это не театр... Тебя, Лиза, все ругать бу-дут, но кому надо, те услышат!
На сцену вышли гармонист и ветеран в медалях. Ветеран выкрики-вал четверостишия, а гармонист играл, выстукивая ритм каблуком, напрочь заглушая стихи о войне. Похлопали. Подарили гвоздики... Вышел следующий ветеран, читал все то же - о войне,- но уже без гармони. Опять похлопали наскоро и подарили гвоздики...
- Мне из фронтовиков один Тряпкин нравится, - прошептала Лизе Инес-са Донова.
- Он здесь?
- Он в Москве.
Прошло два унылых часа.
- Скоро, мам? - спрашивала Лиза.
- Скоро, Лиза, - кивала Инесса.
И вот на сцену поднялся человек, лет тридцати. Глаженая рубашка, лоснящиеся брюки с пузырями на коленях, очки, как у старшеклассников. Стоял, раскачиваясь. Следил валенками. Союз сибирских писателей смотрел сощуренно из первых рядов. Он читал совсем немного:
Достраивают цирк. Достроят.
А рядом, на разлив ручьев,
Выходят юноши достойные,
Выходят девочки ниче.
Ну прямо чувствуется лето,
И ты, ученье разлюбя,
Сбежишь с гуманитарных лекций,
Идешь и строишь из себя...1
Союз писателей глядел тяжело. Не одобрял. Никаких гвоздик...
- Иди, Лиза, - и Инесса почти вытолкнула Лизу на сцену.
Лиза стояла над залом. Зал был маленьким совсем. Рядов пять.
Инесса все думала, во что бы Лизу нарядить, ничего не подходило, и наконец Алиса, несмотря на свое повышенное давление, при-думала:
- Пусть в форме идет и в белом фартуке. Праздник как-никак! А потом скромненько и со вкусом...
Лиза стояла над залом в школьной форме, в белом фартуке, с косами, в валенках с калошами. Ветераны на сцене натоптали за два часа выступления. На заднем ряду сидели два друга - Витя с Вовой - и Танечка Зотова.
- Наша вышла! - толкнули они Танечку под бока.
"Что бы прочитать? - думала Лиза. - Что бы прочитать..."
- Сад... - подсказывала Инесса шепотом из-за кулисы. - Читай про сад!
И Лиза, как пером по бумаге, читала звонкие стихи.
- Ну как, Саша? - шептала Инесса Донова поэту в свитере.
- Хорошо, - шептал он в ответ. - Только девочке не простят ее сти-хов!
Союз сибирских писателей сказал:
- Фронтовики достойные, как всегда. Жаль, что с каждым годом их становится все меньше и меньше... У этой девочки рифмы, конечно, грамотные, но содержание... Гнилые доски, покрытые дорогой мастикой. А про того косенького, в ношеных джинсах, даже говорить нечего...
- Мама, у тебя давление, - сказала Инесса.
- Давление, - повторила Алиса.
- Сильное, - сказала Инесса.
- Сильное, - повторила Алиса.
- Врача вызвать?
- Вызвать.
В первый раз Алиса согласилась на врача. Горчичник под полотенцем не помогал. Дела ее были совсем плохи.
Тяжелую полную Алису врач вертел как хотел.
- Шприц, - сказал он медсестре. Медсестра подала шприц. Руки у нее слегка дрожали.
- Вы совсем устали, - сказала Инесса медсестре. - Тяжело ездить по ночам.
Медсестра не ответила. Врач отодвинул блюдце с пустыми ампулами.
- Все. Можно идти, - сказал он медсестре, но вдруг остановился. - Что это? - спросил он, поднимая ампулу на свет. - Что ты дала, сука?
- Что? - переспросила медсестра, подняв на него мутные глаза.
- Что? - не расслышала Инесса.
- Мы остаемся, - ответил врач. - Нужен еще наряд.
И он, уже с новым нарядом врачей, опять вертел Алису, как тряпичную куклу, набитую ватой.
- Шприц.
- Еще шприц!
- К утру может прийти в себя, - сказали они, уезжая. - В больницу ее брать - бесполезно...
Наутро Лиза вбежала к Алисе.
- Бабушка! - позвала Лиза.
Полная Алиса лежала под одеялом, почти так же, как всегда, как буд-то бы под одеяло натолкали много взбитых подушек.
- Да ладно тебе, - сказала Лиза и ткнула кулаком в мягкий бок, но та не откликнулась. - Хватит, - повторила Лиза, тут же все поняв, повторила, надеясь, что ошиблась.
Вчера еще Алиса орала и грозилась, а сегодня - все.
- Так вот, вот ты какая! - кричала Лиза в пожелтевшее лицо на све-жей наволочке. Рядом с пожелтевшим неживым лицом вдруг, как в нас-мешку, - живая белизна наволочки.
- Вот ты какая, да! Вот так ты нас всех наказала!
- Боря, - позвала Инесса после репетиции. - Помоги мне мать похоронить!
- А что не помочь, - отвечал Боря, стирая перед зеркалом синие те-ни у глаз. У нас завтра как раз спектакля нет. С утра - ансамбль русской песни, а вечером - Островский "Гроза". Ну что, Сереж, похоро-ним, что ли?
- Похороним, - отозвался из коридора осветитель Сережа. - Чего не похоронить...
- Столы буквой "П" надо поставить, - распоряжалась слегка пьяная Инесса. - Скатерть? Большой скатерти нет. Есть три маленьких. Кисти подогнем по краям, будет как одна большая.
"Прости меня, - написала Лиза. - Все равно будем вместе..." Она сложила записочку вчетверо и спрятала под простыню Алисы. Алиса уже лежала в гробу. Во всем лучшем.
В машине трясло. Сидели в тесноте, поджав ноги под сиденья. Из суеверия боялись дотронуться до гроба хоть носком ботинка. Лиза вспомнила, как в детстве они с Инессой зашли на отпевание. Лиза тогда почти ничего не видела, она стояла рядом с Инессой в задних рядах, даже когда она вставала на цыпочки, она становилась ростом Инессе до плеча, а всем стоящим впереди - до пояса. Лиза слышала шепот наверху:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31