И разговаривали они наверняка обо мне. Неподалеку от сцены по-прежнему выдрючивались Рита со Штампом, а где-нибудь в толпе – я внезапно осознал это с ужасающей отчетливостью – обязательно скрывалась Ведьма. Мне представилась ее гнусно колышущаяся юбка, сморщенный, как у хомяка, нос, весь ее самодовольный солдатский вид, больше всего подходящий для дикой шотландской пляски с мечами, и я встревоженно сказал Лиз:
– Может, пойдем погуляем?
– Скоро, Билли, – передразнивая меня, пообещала она.
Внизу зарокотал барабан, и Артур вскинул руки, как бы отвергая еще не начавшиеся аплодисменты. Потом он наклонился к микрофону и завел свободный, ловко удающийся ему треп.
– Многоуважаемые ледиджентльмены, – имитируя американского конферансье из кабаре, начал он, – не правда ли, нам всем здесь очень уютно? Благодарю вас, мадам! Ну так вот, ледиджентльмены, я счастлив сообщить вам, что на будущей неделе в «Рокси» состоится концерт популярной музыки. Перед вами выступит наш замечательный джаз и непревзойденная поэтесса-песельница Дженни Льюис! По-моему, ее замечательная грудь не нуждается в рекламе… – тут Артур сделал точно выверенную паузу, – ибо в ней рождаются поистине божественные звуки. Я-то, ледиджентльмены, самоучка, у меня в детстве не только что модных штиблетов – и деревянный-то башмак был один, так что мне приходилось ездить на такси… но, если почтенная публика пожелает, я тоже исполню одну-две песенки.
Раздался доброжелательный смех, и в «Рокси» установилась та интимная атмосфера, которой добивался Артур. Певица Дженни Льюис сидела на плетеном стульчике рядом с музыкантами, благодарно вздымая свою необъятную грудь, в которой якобы рождались божественные звуки. Улыбающийся Артур дождался тишины и закончил:
– А теперь, ледиджентльмены, еще один скромный номер. Чтобы вам было приятнее танцевать, я спою песню, которую мы сочинили с моим другом Билли Сайрусом. Где ты, Билли? – Юпитеры начали обшаривать танцплощадку, а ударник весело загромыхал в литавры.
– Это же он про тебя! – взволнованно воскликнула Лиз.
– Про меня, – отвернувшись, чтобы она не увидела моего лица, подтвердил я.
– Я знаю, что он где-то здесь, – вещал со сцены Артур. – Может быть, он отмечает сейчас радостное событие – надеюсь, и вы все за него порадуетесь, – ему предложил постоянную работу прославленный лондонский комик Бобби Бум. Давайте же пожелаем ему успеха!
– Ну, трепло коровье! – прошипел я. Послышались беспорядочные хлопки, и несколько человек, сидящих за соседними столиками – видимо, они знали меня в лицо, – с любопытством посмотрели на нас. Пришлось мне сделать скромно-знаменитый вид.
– А теперь, ледиджентльмены, я приглашаю вас потанцевать под музыку песенки, сочиненной Билли Сайрусом и вашим покорным слугой!
– Разледиджентльменился, угодник поганый! – процедил я сквозь зубы.
– Тише, – оборвала меня Лиз, – я хочу послушать твою песню.
Джаз заиграл медленное – слишком, по-моему, медленное – танго, и Артур, сморщив лоб трагическими морщинами, запел:
На рассвете ненастного дня
Ты навеки покинешь меня,
Но забыть я тебя не смогу!
Как уходит с зарею луна,
Ты уйдешь на рассвете – одна,
Но забыть я тебя не смогу!
Я украдкой покосился на Лиз – хорошо бы она подумала, что песня посвящена ей, – но по ее лицу ничего нельзя было угадать, и я глянул вниз. Ну, а танцующим явно не было до моей песни никакого дела, да и американский акцент Артура превратил ее в невнятное рокотание. Крабрак с Мэвис и Рита куда-то скрылись, но Штамп слонялся у края танцплощадки, наверняка придумывая, как бы ему сорвать исполнение песни. Артур, впрочем, и сам ее здорово испортил.
Что ж, родная, прости,
Будь счастливой в пути,
Но понять я вовек не смогу,
Почему ты решила уйти.
– Разве ее так надо петь, – проворчал я и встал. – А все же придется поблагодарить его. – Лиз понимающе улыбнулась, и я неторопливо спустился по лестнице, зорко, но незаметно приглядываясь, вызываю ли я у публики хоть какой-нибудь интерес.
Если ты не услышишь меня,
Пусть хоть песня расскажет, звеня,
Что забыть я тебя не смогу!
Я подошел к сцене, когда Артур, широко раскинув руки, пел последний куплет. Как только песня кончилась, джазисты принялись наигрывать мелодию из «Американского патруля», а Артур спрыгнул со сцены, поэтически ссутулился и помахал рукой каким-то своим приятелям.
– И тогда мне пришли в голову строки… – с видом рокового мужчины начал я наше обычное представление «Знаменитая песня».
– Да-да, напомните мне, мой друг, эти великие строки, – прижав одну руку к сердцу и слегка отогнув другой рукой ухо, сказал Артур.
– Ты добилась моей любви, я невольно влюбился в тебя, я невольно влюбился в тебя, дорогая моя, – по-хрипывая, как допотопный фонограф, пропел я.
– Трудно поверить, что эти строки впервые были записаны на обеденном меню в рыбном ресторане…
– … Но вовсе нетрудно поверить, что теперь это меню стоит баснословно дорого.
– Да-да, потому что цены на рыбу возросли между двумя мировыми войнами во много раз, – привычно заключил Артур. Привычно-то, может, и привычно, да не так, как всегда: сегодня он говорил громко, чтобы услышали восхищенно хихикающие девчонки, столпившиеся возле сцены, – наша внутренняя связь была потеряна.
– И вот я написал… – проговорил он, поглядывая на девиц, но я отвел его в сторону и спросил:
– Послушай, великий песельник, как же ты убедил джазистов, чтобы они разрешили тебе спеть нашу песню?
– Твоими молитвами, – холодно ответил Артур.
– Великое дело, – сказал я. – Зря только ты трепанул насчет Бобби Бума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62