» Хмурые женщины шли мимо ларька к подъезду Налогового управления, держа в руках черные потрескавшиеся сумочки с листками не слишком вразумительных жалоб и прошений.
От Торговой улицы ответвлялся узкий проезд Святого Ботольфа – главный приют страхтонских букмекеров. Кроме их контор – иногда просто темных комнатушек за призывно распахнутыми на улицу дверями – да вонючего общественного сортира, здесь была аптека с выставленными в витрине розовыми резиновыми перчатками и книгами о гигиене половой жизни, небольшой паб, химчистка и наша похоронная контора – «Такт, вкус, доступность».
Перед входом в контору я по привычке глубоко вздохнул и опять отметил про себя, что ее внешний вид отражает противоборство совладельцев – молодого Крабрака и престарелого Граббери. Воспользовавшись единственной поездкой Граббери за границу – это был ответный визит нашего муниципального совета в Лион (французский Страхтон, по выражению Парня с холмов), – Крабрак заменил стекло с травленым рисунком в конторской витрине на зеркальное, а для названия конторы заказал огромные буквы из нержавеющей стали и успел водрузить их над входом до приезда компаньона. Так еще один островок патриархального Страхтона захлестнула провинциальная модерняга. Зато вернувшийся Граббери спас от истребления внутреннее убранство витрины, и теперь под придуманной Штампом вывеской – ФИРМА «ИЗЯЩНОЕ ПОГРЕБЕНИЕ». УСЛУГИ ДНЕМ И НОЧЬЮ (НОЧЬ надо бы выделить особо, заметил мой приятель и коллега Артур) – красовалась витрина во вкусе прошлого века: на пурпурном бархате стояла белая ваза, напоминающая по форме чугунную гирю и заказанная в память о некоем Иосии Блудене. Эта ваза пребывала не на кладбище, а у нас, потому что фамилия Иосии была Блоуден и родственники резонно отказались взять вазу с перевранной фамилией покойника. Ваза Блудена не давала мне забыть об одной жуткой, но пока еще не выплывшей ошибке с табличками, которые крепятся на гроб; с этим мерзким воспоминанием я и переступил, опоздав на полтора часа, порог нашей похоронной конторы.
Услышав звонок, дребезжавший всякий раз, когда открывалась входная дверь, чтобы оповестить нас об очередном клиенте, Штамп вскочил и начал натягивать плащ, как будто он был собакой Павлова.
– Похоже, пора домой: Сайрус пришел, – объявил он.
– Попугай тут? – не удостоив Штампа вниманием, спросил я Артура и кивком головы указал на кабинет Крабрака.
– Только что явился, – ответил Артур. – Можешь сказать, что ты был в уборной.
Я с облегчением вздохнул и плюхнулся на стул у своего письменного стола, который стоял между Штамповским и Артуровым. Каждый день, сидя в автобусе и мысленно изо всех сил подгоняя его, я мучительно гадал, удастся ли мне добраться до конторы раньше Крабрака. Про Граберри я не думал, потому что он, во-первых, никогда не приходил раньше одиннадцати, а во-вторых, не мог, по старости, запомнить, кто у него работает. Нет, меня беспокоил именно Крабрак с его гнусными записными книжонками и пакостным карандашиком, которым он вечно постукивал себя по зубам. «Замечено, что вы сегодня опять опоздали на тридцать минут». Он всегда говорил «замечено». «Замечено, что вы не разослали эти счета…»
– Пойду скажу ему, когда ты ввалился, – проскрипел Штамп, и мне пришлось пробормотать: «Я тебе пойду», – чтобы он отстал от меня со своими «шутками». Штамп именовал себя клерком и был по горло начинен всякими похабными прибаутками. А сейчас ему не терпелось поделиться с нами вчерашними впечатлениями.
– Видели вчера по телику? Ну, фирменный бабец! Как наклонится над роялем… ух-х-х!
Мы с Артуром считали своим долгом в корне пресекать такие разговоры.
– А какой он фирмы? – простодушно спросил Артур.
– Как это – какой фирмы?
– Ну, рояль-то – он какой фирмы?
Штамп на мгновение умолк, а потом понимающе осклабился:
– Ладно, ладно – уел. – Он снова замолчал, придумывая достойный ответ.
Мы проверили, есть ли у нас на сегодня работа. Вообще-то работа у Крабрака и Граббери была, что называется, не бей лежачего – как и в любой другой фирме Страхтона. Стены конторы, обшитые буровато-коричневыми деревянными панелями, навевали спокойный конторский сон – благо Крабрак, мечтавший о сосновых письменных столах и финских обоях, не успел еще воплотить свои мечты в жизнь. Нам надо было писать ответы на деловые письма, оформлять похоронные счета, выполнять всякие мелкие поручения патронов и встречать с подобающе мрачной торжественностью состоятельных клиентов, чтобы препроводить их потом в кабинет Крабрака. Сентябрь – спокойный месяц года, а суббота – спокойный день рабочей недели, так что работы у нас не было, и мы занялись своими делами. Штамп, склонив голову набок и высунув кончик языка, принялся, по обыкновению, писать плакат для городского юношеского клуба: «Ты заплатил взносы вперед? А если нет – почему нет?» Мы с Артуром чаще всего сочиняли на пару песни, а иногда я обдумывал свой роман, который должен был у меня называться «Две школы в Хватминстере».
– А у ней фирменные буфера. Она нагнулась – вот они фирму рояля и заслонили, – разродился ответом Штамп. Не глядя на него, я знал, что он показывает руками, какие у нее были «буфера».
– Шутка принята, с меня пенни, – отозвался Артур.
– Не пенни, а шиллинг, – сказал я. – Шутки дорожают, пока их рожают.
– Запиши, пригодится, – посоветовал мне Артур.
– Шутка принята, – проговорил Штамп.
Сегодня я решил заняться романом и, вынув из ящика стола наполовину исписанный лист бумаги, рассеянно уставился на первый десяток не состоявшихся пока тридцати четырех тысяч слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62