Она встала и добавила: – Ведь это недалеко?
Возможно, она тоже боялась, что по дороге её желание пройдёт.
– Сотня ярдов, – сказал я, показывая на то место и пытаясь казаться более непринуждённым, чем я был на самом деле. – Там, у скал.
Не проронив больше ни слова, она поднялась, взяла полотенце и маленькую сумку, в которой носила косметику, книгу Дафны Дюморье и другие вещи, которые женщины обычно берут с собой на пляж, и пошла со мной по направлению к скалам.
Мы шли отдельно, не разговаривая. Когда мы прошли несколько ярдов, я взял у неё сумку. Она позволила это сделать, и каким-то образом её действия, молчаливое согласие и улыбка имели эффект слов.
Скалы стояли у дальнего конца прогулочной дорожки, за последней гостиницей, и они поднимались достаточно круто, чтобы закрыть побережье от глаз случайных прохожих. Скалы имели форму подковы, внутри которой маленькие каменистые холмы поднимались над песчаным берегом, образуя крошечные, заполненные водой пещеры. Мы обогнули ближайший к нам край скал, спускавшийся почти до моря, и как только мы сделали это, мы почувствовали, что находимся в своеобразном амфитеатре. Оказавшись внутри, мы пошли вдоль подножия скал к освещенному солнцем островку сухого песка, над которым нависал утёс.
Я скинул пиджак, она расстелила полотенце, и мы сели. Необъяснимая словами близость, существовавшая между нами несколько минут назад, испарилась. Мы снова были чужими. Она казалась особенно подозрительной и отстранённой. Мы выкурили по две сигареты каждый, прежде чем она наконец легла и закрыла глаза. На этот раз она лежала на спине, диск её живота сиял от намазанного на него крема, её ноги раздвинуты и сужаются вниз от блестящих, как шлем, плавок купальника. Сверкающие песчинки прилипли к коже. Поблизости никого нет.
Кэти… Но она была в прошлом, глубоко и окончательно в нём похоронена. Теперь была Элла.
Но когда Элла взошла на палубу ближе к вечеру, она даже не взглянула в мою сторону. Она подошла туда, где сидел Лесли, и сказала что-то, чего я не расслышал, а потом она вернулась, и я попробовал поймать её взгляд, но она не посмотрела мне в глаза и пошла вниз.
Её поведение меня задело, ведь я за ней наблюдал, и всего несколько секунд назад, пока она говорила с Лесли, ветер, дувший по направлению к корме, приподнял её юбку, и я мог представить себе, как это выглядело с того места, где сидел её сын. Я подумал, что её юбка должна была поползти вверх по левой ноге, мускулы на которой были бы отчётливо видны сквозь шерстяную ткань. Трудно было не думать о её теле, не прикасаться к нему в воображении, а ведь оно было рядом, по ту сторону деревянной перегородки уже целых два месяца.
Одновременно я испытывал приятное чувство отстранённости и изоляции, потому что она меня проигнорировала. В конце концов, это означало, что она осознавала мое присутствие, и это наполняло меня мощным зарядом энергии, подтверждением собственного существования. Источать силу без всяких усилий, быть сильным на расстоянии. Быть молчаливым и нетленным, как бог, быть богом, а ведь боги действительно существуют.
Вдали показалась церковь Лэарса, чёрный купол на фоне пятнисто-красного неба, шляпа ведьмы в кровавом тумане. Она казалась очень далекой и заколдованной.
Лесли сказал, мы будем на месте до семи. Он знал хорошее местечко, где можно бросить якорь, недалеко от кабака, о котором он мне говорил, так что нам предстояло поужинать и отправиться туда часов в восемь. Лесли было интересно, напишут ли вечерние газеты о найденном нами трупе. Он надеялся, что напишут. В любом случае газету он прочитает в кабаке. У него было хорошее настроение.
Ребёнок ушёл с носовой части баржи и спустился к матери. Лесли сменил меня у руля, и я сел покурить. Я думал о том, что мне не хотелось идти в кабак, но я не знал, как мне этого избежать. Я не хотел ни играть в дартс, ни что-либо пить, ведь Элла ничего пить не будет и сможет использовать это как повод мне отказать. Я решил вернуться раньше, чем Лесли.
Подумать только, я никогда не оставался наедине с Эллой более чем на пять минут, и мы почти не разговаривали. Она питала ко мне отвращение с первых минут, может, потому, что я был мужчина, а о мужчинах она судила по Лесли. И, конечно, за первые несколько недель мы с Лесли стали друзьями. Я полагаю, он видел во мне союзника против неё. Но теперь, после опасной близости в каюте, она, должно быть, поняла, что я к ней неравнодушен. Теперь мне не терпелось остаться с ней наедине и узнать её отношение ко мне.
До Лэарса мы добрались, когда часы Лесли показывали без пяти семь. Мы поставили баржу в маленьком ответвлении канала, и, прежде чем спуститься вниз, Лесли показал на дорогу, по которой нам предстояло пойти в паб. «Он как раз за церковью, – сказал Лесли, – уютнейшее местечко».
Вблизи церковь выглядела такой же обыкновенной, без всякого намёка на волшебство, как и большинство церквей в Шотландии. Позже, вечером, когда мы обходили церковный двор, чтобы попасть в паб, я заметил всё те же уродливые красные и белые плакаты, предупреждающие о вреде алкоголя и суровости судного дня.
– Пойдём, поедим, – сказал я. Лесли пошел за мной.
Чай был уже на столе, по крайней мере, мой и Лесли, потому что Элла уже выпила чай с ребёнком. Лесли прихрюкнул. Тогда он ничего не подозревал.
К чаю были сосиски, а напоследок хлеб с маслом и джемом, поэтому, коль скоро наши сосиски были уже на столе, ей ничего не оставалось, как подать чай. После этого она села возле печи ко мне спиной и продолжила своё шитьё.
Намазывая сосиски горчицей, я осознал, что теперь находился далеко от штурвала и свежего воздуха – штурвал в руках создавал ощущение, что я контролирую ситуацию – естественно, я потерял то чувство сдержанного возбуждения, которое так радовало меня днём.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38