Прямого сходства не было, скорее какая-то связь с кем-то. Что-то едва знакомое. Лишь гораздо позже я смог понять, что это было. Мне был знаком вид бесконтрольно двигающихся конечностей, знакомо чувство потери чего-то настолько важного, что его отсутствие поражает гораздо больше, чем наличие всего остального. Это всерьёз задевает, как будто ты столкнулся лицом к лицу с чем-то нечеловеческим. Таковы мертвецы и калеки, таким был и бродяга. Он шёл в обратном от нас направлении, а между его костлявыми ногами сиял треугольник полуденного света. Его спина согнулась, руки болтались, а голова была похожа на спрятанный под шляпой узел. Глаза его смотрели в никуда, как будто направление теперь не имело значения, как не имели значения канал, время и наша баржа, проплывшая мимо него, пока он сидел на берегу. Значение теперь имело только бессознательное передвижение, в которое он был вовлечён помимо собственной воли. Тогда он очень сильно напомнил мне плывший по воде труп. Ничего, кроме движения конечностей. Эти движения, конечно же, были не такими энергичными, но в сущности никакой разницы не было.
Когда заговорила Элла, я оставил попытки понять, на кого был похож бродяга. Когда я посмотрел на неё, она поднесла чашку к губам, которые осторожно коснулись чая, отталкивая и втягивая его одновременно. Она смотрела прямо перед собой.
– Я останусь на барже, если ты хочешь пойти, – сказал я непринуждённо.
Я знал, что она откажется, по я хотел напомнить ей о своем существовании, если она вдруг о нём забыла, а коснуться её ноги под столом я почему-то не решался. Вдруг совершенно необъяснимым образом между нами выросла стена. Её страсть ко мне явно остыла, и я не мог понять почему.
– У меня нет времени, – сказала она, – лучше иди ты.
– Хорошо, мы пойдём, – с энтузиазмом откликнулся Лесли, и, возможно, понимая, что я этого энтузиазма не разделял, он добавил: – Долго мы там не задержимся. Так, ноги разомнём.
– Ладно, – согласился я. И тут я понял, что так Элла останется на барже одна.
Крутилось кольцо разноцветных фонариков. Какой-то человек говорил в мегафон. Ярко-жёлтые палатки с товаром были похожи на открытые смеющиеся рты. Звуки шарманки как бы создавали потолок над выступами из электрических лампочек. Слева возвышались «американские горки». Лесли шёл первым, расталкивая толпу. Он обернулся, ухмыльнулся мне, не глядя на Джима, и снова принялся продираться сквозь толпу.
Потом, в одной из палаток пенни покатилось с лотка и упало на квадрат, помеченный «4д». Женщина ловко пустила четыре монеты через покрытый клетчатой тканью стол. Лесли подхватил их.
– Всегда в яблочко, – сказал он.
Надо всем этим простиралась тёмно-синяя ночь. Доска, закреплённая над верхней частью палатки, гласила «Эббот Бразерс». Она была испачкана грязью и краской. Слева на меня навалился какой-то человек. От него пахло бриллиантином и табаком. Лесли проиграл. Его последнее пенни упало на линию, разделявшую квадраты с номерами. Он требовал дать ему выигрыш. Круглое лицо женщины с завитыми светлыми волосами. казалось, плыло ко мне через всю палатку. Мужчина рядом с ней, худенький человечек с топкими чёрными усами, в рубашке с коротким рукавом и в засаленной мягкой чёрной шляпе смотрел на карусели. Это был её муж.
– Пять пенсов, – показывал на стол Лесли.
Шёл дождь. Я заметил это несколькими минутами раньше.
– Извините! Вы же видите, что ваше пенни коснулось линии. Монеты не должны касаться линии!
– Идёт дождь, Лес.
– Проклятые разбойники, – пробормотал Лесли. Теперь он увидел, что все его монеты упали неправильно.
– А у меня ещё есть четыре пенса, – сказал Джим.
Напор слева увеличился. «Извините», – послышалось оттуда.
– Идёт дождь, Лес.
Кто-то создавал волнение сзади в толпе. Я наклонился вперёд, прячась под крышей палатки от холодных плевков дождя. Я думал об Элле. Джим выиграл три пенса. Монеты покатились к нему. Дзынь, дзынь, дзынь… Карусели остановились. Люди, подняв воротники, в спешке разбирали свои палатки.
– Идёт дождь, Лес.
– Что?
– Дождь, – повторил я, делая для Лесли невероятное открытие.
В этот момент волнение из кошт толпы приблизилось ко мне и дотронулось до моего плеча. Я обернулся. Мне улыбалось чёрное лицо с белыми зубами, один из которых был золотым. «Извините, вы случайно не с ним?» И он показан через моё плечо.
– Лесли!
Лесли обернулся.
– Боб! Боб Мабуски! Какого черта ты здесь делаешь?
Они пожали друг другу руки у Джима над головой.
– Я уволился. Живу теперь здесь, – сказал. Мабуски.
Дождь усиливался.
Кто-то сказал: «Это не надолго».
– У меня семь пенсов, – сказал Джим.
– На канале. Мы отчаливаем завтра утром, – говорил Лесли.
Люди под зонтами спешили прочь. Какая-то троица пробежала мимо под одним плащом.
– Пойдём куда-нибудь, где сухо.
Нас вёл Мабуски. Мы укрылись от дождя под высоким скелетом «американских горок». Лесли представил меня Бобу. Они работали на одну компанию, правда никогда не служили на одном корабле. Они вспоминали какой-то порт на востоке, Мики или Кики. Там грузили уголь, и каждый дом был борделем. Через несколько минут ярмарка опустела. Остались лишь те, кто предпочёл спрятаться от дождя под палатками. Дождь ещё усилился, и на траве быстро появились лужи. Музыку выключили. Мы слушали шум дождя.
– Он скоро кончится, – сказал Лесли.
Джим загрустил.
– Ничего, сынок, мы сюда ещё приедем.
– Я не хочу домой, – захныкал он.
– Как твоя жена, Лесли? – спросил Мабуски.
Запахи влаги и травы поднимались от земли и обволакивали наши ноги.
– Хорошо, Боб. А как твоя?
– Ждёт ребёнка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38