– Некогда нам тут с вами лясы точить. Надо успеть за угощением.
Мы оставили зомби у сосны и двинулись дальше. Окна с красными отпечатками ладоней встречались все реже, стало меньше деревьев, меньше полей нетронутого снега, а значит, и меньше белизны, отражавшей лунный свет. Спенсер, похоже, знал здесь всю малышню и всех старшеклассников, попадавшихся нам на пути. С некоторыми он нас знакомил, но чаще просто тащил нас за собой, не задерживаясь ни на минуту. У меня было такое чувство, что меня ведут в хороводе по незнакомой, населенной чужими призраками стране, которая оказалась гораздо дальше от моей, чем я ожидал.
Под красным фонарем на крыльце у первого дома сидел какой-то человек в лохмотьях с миской сладостей на коленях. Я не догадался, что это обычное пугало, пока мы, подпихивая друг друга, не подошли достаточно близко, чтобы дотянуться до миски и, ухватив по горсти «Трех мушкетеров», не отскочили назад.
До угла Лонгвью и Сосновой мы дошли, опоздав на минуту, и мать Спенсера начинала закипать.
– Угол Озерной и Драйдена, – сказала она сыну. – Через пятнадцать минут. Если опоздаете, я вызываю полицию. Ясно?
– Ты поставишь себя в более глупое положение, чем меня.
– Меня уже ничто не может поставить в глупое положение, – ответила миссис Франклин.
Мы поспешили дальше. В ушах у меня все еще стоял скрип стола под хоккейной коробкой, перемежавшийся с хрустом снега под башмаками, и было как-то странно, тоскливо-странно входить в этот новый, но уютный ритм. Я приобщился к целому миру, о котором ничего не знал, но мне хотя бы перестало действовать на нервы, что рядом со мной шел не один друг, а двое. Именно тогда мне впервые в жизни захотелось уехать из дома и поселиться где-нибудь в другом месте, и, я думаю, это и было началом моих мытарств. Не началом всех треволнений и, разумеется, не концом, а, пожалуй, местом отдохновения, этакой пристанью, где я на некоторое время ощутил твердую почву под ногами и почувствовал себя защищенным.
С миссис Франклин мы пересекались еще два раза. Конечным пунктом назначения был дом без ставней, на крыльцовых балках которого болтались, подергиваясь на ветру, веселые бумажные скелеты, больше похожие на чечеточников, чем на висельников, несмотря на проволочные петли, затянутые на их шеях. В кресле-качалке с одним полозом покоилась тыквина в седом парике и картонных очках. Рядом лежала старинная книга в кожаном переплете, на корешке которой было написано незнакомое мне слово GRIMOIRE.
Спенсер не стал ни горланить, ни требовать угощения – он даже не позвонил в звонок, а просто подошел, распахнул дверь и окликнул:
– Эй!
– Очень мило, – сказал я.
– Замолкни! – рявкнул Спенсер.
Я услышал за спиной шаги и, обернувшись, увидел миссис Франклин. Она поднялась на нижнюю ступеньку крыльца и остановилась в ожидании.
– Ау! – пропел Спенсер в открытую дверь. – Ау-у!
Наконец-то он стал вести себя как тот Спенсер, которого я знаю по школе, – разговаривая нарочито громким голосом Толстяка Альберта и озаряя все вокруг своим смехом, словно прожектором.
В дверях показались двое обитателей дома, они стояли так тесно прижавшись друг к другу, как будто их кто-то связал. Оба старые, черные, сморщенные, почти лысые. Остатки волос были совсем белые.
– Так, так, – сказала женщина, лучезарно улыбаясь Спенсеру.
Она достала что-то из-за двери и вытянула перед собой. Это было блюдо с домашним шоколадным печеньем, еще дымящимся. Я улыбнулся, кивнул, вспомнил об Адаме Сторке, отступил на шаг назад, задел один из бумажных скелетов и пустился с ним в пляс.
– Прямо как маленький, – фыркнула Тереза.
Она не проронила ни слова с тех пор, как мы покинули дом Спенсера, и вот теперь прошмыгнула мимо меня и сцапала печенинку.
И тут Спенсер сделал то, чего я не позволил бы себе никогда в жизни, считая это неудобным даже по отношению к родственникам. Он взял и погладил Терезу Дорети по руке, когда она надкусывала печенье.
– Ешь давай! – бросил он мне через плечо.
Я взял одно, стянув перчатку. На ощупь оно было как человеческая рука – теплое, плотное и мягкое.
– Поднимайтесь, – сказала женщина. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что она обращается к матери Спенсера.
– Спасибо, все нормально, – ответила миссис Франклин, стоявшая позади нас.
– Вас не спрашивают, как ваши дела, – вступил мужчина. Его голос был больше похож на шепот, но при этом шипел и потрескивал, как что-то мокрое на огне. – Вас просят подняться.
– А то мы натравим на вас Монстра, – пригрозила старуха.
Спенсер засмеялся, а миссис Франклин чертыхнулась. Но все-таки поднялась на крыльцо, скользнула мимо нас и взяла печенье.
– Если бы Монстр был дома, вы бы не сказали со мной и двух слов, – улыбнулась она.
Какое-то время прошло в молчании. Мы со Спенсером и Терезой удалились в темный угол крыльца и стояли там, глядя на снег, на улицу и друг на друга.
– Дед с бабкой? – спросила Тереза, не переставая жевать печенье.
– Вроде того, – ответил Спенсер. – Родители сводного брата моего отца.
Не знаю почему, но у меня тут же исчезло ощущение покоя, не покидавшее меня на протяжении всего вечера. Исчезло легко и быстро, как птичка, вспорхнувшая с телеграфного провода.
– Монстра? – переспросил я.
Спенсер хмыкнул.
– Да. Это мой дядя. Сводный брат отца. Он не любит мою мать, потому что она белая. Он вообще ничего не любит. Настоящий сухарь.
Все это время миссис Франклин спокойно беседовала со старухой, и, судя по тому, как опустились ее плечи под золотистым плащом, она немного расслабилась.
– Сынок, – окликнула вдруг бабка Спенсера, и тот моментально очутился у входной двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108