Я отпрянул в ошеломлении. Элиза только чуть вздрогнула.
– Мне очень жаль, – продолжает она. – Мне правда очень жаль, пастор Франклин. Но на мой взгляд, у вас нет выбора. И я не понимаю, почему вы так сопротивляетесь.
– Так что он должен мне сказать? – спрашиваю я.
– Пошел ты…
– Скажите ему.
– Я лишь пытаюсь ее защитить, черт подери!
Он швыряет бумаги на стол, пряча лицо. Когда он поднимает на меня глаза, они горят в глазницах, как два нарождающихся черных солнца. Его тело не столько дрожит, сколько раскачивается на каблуках, сильно отклоняясь то назад, то вперед.
– Спенсер, где Тереза?
Он бухается на стул, безвольно уронив руки, словно я выпустил из него весь воздух, благодаря которому он мог держаться прямо.
Он знает. И всегда знал.
1977
Отец затащил меня в дом, обхватил за плечи и прижал к себе. Мать кричала в трубку, вызывая полицию. Я попытался освободить рот от его свитера и быстро заговорил:
– Пап, я думаю, если бы я мог поговорить с Терезой…
– Ш-ш-ш, – остановил он меня.
– Правда, пап. Я думаю, она что-то видела. Может, он вовсе не…
Наш двор взорвался сполохами огней. Первые три полицейские машины и знакомый красно-белый фургон бригады «Специального выпуска» подкатили одновременно, визжа гудками и сиренами. Все четыре колымаги «закренговались» перед дренажной канавой в торце нашего газона. Конвульсирующие огни «мигалок» и один слепяще-белый луч прожектора телевизионного фургона рыскали по окрестной территории. Боковая дверь фургона отъехала в сторону, и из него выпрыгнула Корал Кларк, выездной корреспондент «Специального выпуска». Волосы у нее были зачесаны на манер Фарры Фосетт, белоснежная куртка, в которой она всегда появляется на экране, наглухо застегнута, воротник плотно облегал шею.
Корал Кларк с бригадой из двух операторов подошли к нашей двери первыми. Отец почему-то отступил назад, а меня понесло на улицу. Я был зачарован огнями, камерами и воркующим голосом Корал Кларк. Призраки отделялись от теней деревьев на нашей подъездной аллее и сползались ко мне. Это соседи, твердил я себе, но лиц рассмотреть не мог. Они спазматически перемещались в вихре огней. В воздухе повис микрофон и закачался у самых моих губ, словно жирная черная оса.
– Что? – переспросил я Корал Кларк, когда до меня дошло, что она задала мне вопрос.
– Не отвечай, – сказал первый офицер полиции, прорвавшийся сквозь кольцо телевизионщиков. Я не видел его лица, но его бейдж мерцал в свете огней, как у какого-нибудь мультяшного спасателя, который явился, чтобы вызволить меня из беды. На бейдже стояло его имя: сержант Росс. Он положил свою огромную руку мне на плечо и сказал: – Пойдем в дом, сынок. – Голос у него был густой и тягучий, как сироп.
Ни с того ни с сего я вдруг залился слезами, и моментально зажужжали камеры. Скорее всего, это были слезы паники. Я не знал, что делать и что говорить. Но чувствовал необходимость срочно сказать кому-нибудь правду. Я не хотел говорить это ни телевизионщикам, ни полисмену. Я думал, что меня посадят в тюрьму, что мисс Эйр и миссис Джапп возненавидят меня лютой ненавистью. Но больше всего я боялся, что мне никогда не разрешат увидеть Терезу.
– Ты видел его лицо? – снова спросила Корал Кларк.
Все еще находясь под гипнозом мерцающего бейджа сержанта Росса и красного от огней снега, я отрицательно покачал головой.
– Машину, – промямлил я, как только ледяной воздух прорвался в мои легкие. По моей задумке, синий «гремлин» проехал по дороге на Сидровое озеро. Он исчез за поворотом, мигнув тормозными огнями. – Она была ржавая. И синяя.
– А твой друг – Спенсер, кажется?
– Он мне помахал, – сказал я, думая о близнецах Кори – как в момент похищения они весело шагали за волосатым мужчиной. Потом я вообще перестал думать. Только в каком-то оцепенении поднял руку и помахал Детройту.
– Отлично! – воскликнул один из операторов.
– Заткнись, старик! – осадил его другой.
Кора Кларк погладила меня по голове. Она была в ярко-красных перчатках, которые еще пахли кожей. Лица соседей были словно выжжены огнями – ни глаз, ни губ, ни носов. Сержант Росс опустил руку мне на спину и буквально пронес меня сквозь толпу. Когда я вошел в дом, родители обхватили меня и принялись рыдать. Стиснутый их телами, я учуял их запах. Словно я присутствовал на собственном зачатии, зависнув так между ними, – тот я, которым я был уже в тот момент, когда они меня сделали. Мало-помалу я стал выходить из ступора самосохранения и попытался заговорить. Мой шепот нельзя было не услышать – сам я слышал его отчетливо.
– Это ложь, – сказал я, и по коже побежали колючие мурашки. Я попытался повторить это погромче, но чем больше старался, тем крепче слова слипались в горле, пока не превратились в неразличимое «этоложэтоложэтоложь».
Рука сержанта Росса снова упала на мое плечо, как лепешка снега с крыши, и он стал подталкивать меня к дивану в гостиной. С перепугу я уперся пятками в ковер, но это было бесполезно. Он подождал, пока я сяду, и потом устроился рядом, всей своей массой прижимая меня к подлокотнику. Мозги у меня зашипели от шквала раскаленных мыслей. Я не мог оторвать глаз от этого нелепого мерцающего бейджа. Твердые пластинки черной лакрицы торчали из кармана под ним, как авторучки. Поймав мой взгляд, сержант предложил мне одну. Я взял, но жевать не стал – не было желания. Должно быть, он из отдела по работе с детьми, решил я.
– Мне кажется, Тереза что-то видела, – сказал я и тут же закусил обе щеки. – Она была в окне.
У сержанта Росса не дрогнул ни один мускул, не упал взгляд, не изменился голос.
– Кто такая Тереза?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108