– Все. Но в особенности уничтожение сегрегации в школах. Я не смог найти у вас ни одной книги, в которой оно бы осуждалось.
– Не могли бы вы порекомендовать какую-нибудь такую книгу?
Надо же, простейший вопрос, а я его не предусмотрел! И уж совсем плохо было то, что я не знал, как на него ответить. Открыто за сегрегацию выступала лишь группа дряхлых сенаторов, и их творение рекомендовать было никак не возможно.
– Ну, для начала ваша библиотека могла бы приобрести "Новую политическую науку" Эрика Фегелина. – Это была и вправду замечательная книга, хотя об уничтожении сегрегации там не было ни слова. Но в ней, по крайней мере, излагались консервативные идеи, и, может быть, решил я, если эта девушка когда-нибудь и заглянет в нее, она подумает, что мне удалось там найти нечто, что прошло мимо нее.
– Заполните, пожалуйста, бланк, я ее для вас закажу.
Я сел заполнять бланк, чувствуя, что она меня приметила. И много лет спустя я никак не мог понять, почему она тогда просто-напросто не поставила меня на место, сказав, например: "Пошел вон, грязный расист, и возвращайся, когда научишься жить в двадцатом веке!" Но Америка где-то далеко, а время близилось к вечеру, и ее донимали совсем другие дела.
– Вы живете в Берлине? – спросил я.
– С войны. А выросла я в Кенигсберге.
– Почему вы работаете в библиотеке?
– Десять лет назад работу было найти нелегко. Американцы хорошо платили, а потом, тут были еще всякие льготы. Вот я здесь и прижилась. Так проще. Сейчас, может быть, пора подыскивать себе что-нибудь получше.
– А какую работу вы бы хотели?
– Любую, лишь бы хорошо платили. У меня отец на содержании, а потом я помогала брату платить за учебу в институте.
– А чем занимается ваш брат?
– Он инженер-строитель. Работы у него много, но все равно долги еще остались.
– А ваш отец не работает?
– С войны. Ему тяжело пришлось. В Кёнигсберге он был профессором. Он, конечно, хотел, чтобы я пошла учиться, но не получилось.
– А вам не хотелось бы пойти учиться?
– Сейчас уже поздно. Мне двадцать шесть лет. К тому времени, когда брат сможет содержать отца, будут все тридцать. – Она пожала плечами. – Такова жизнь.
Она уже бросила писать на своих карточках и теперь сидела, вертя в руках карандаш.
– Вам нравится здесь работать?
– В общем, да. Люди тут приятные. А почему вы спрашиваете?
– Просто интересуюсь.
– А почему интересуетесь?
– Потому что вы очень красивая. Такая красивая девушка должна быть манекенщицей или актрисой.
Эта непростительная банальность была, однако, сущей правдой. Я думал, что, польщенная моими словами, она рассмеется, но она все сидела, потупив взгляд.
– Я и сама раньше так считала. Все говорили, что я красивая; я только и ждала, когда какой-нибудь мужчина подойдет ко мне на Курфюрстендамм и скажет, что прекраснее девушки он еще не встречал и просто обязан снять меня в своем новом фильме. Но этого так и не случилось. Были только приглашения поужинать вместе. А после ужина мужчины злились, что мне надо домой.
– А почему вам надо домой?
– Отец так хочет.
– А американцы вас приглашают?
– Иногда. Но я отказываюсь. Те, которые мне симпатичны, женаты.
– Я не женат. Значит ли это, что я вам не симпатичен?
– Почему вас это интересует?
– Потому что я хотел бы пригласить вас поужинать. И я не буду злиться, если потом вы пойдете домой.
– Но я вас не знаю.
– Вот мы и могли бы узнать друг друга.
– Я не знаю, как это делается.
– Например, так. Сначала вы говорите, что в субботу поужинаете со мной в «Рице». Вы любите восточную кухню?
Она пожала плечами.
– Откуда я знаю? У нас и на немецкую-то еду денег едва хватает. Обычно меня приглашают в какой-нибудь кабачок.
– В субботу можно было бы попробовать что-нибудь новенькое.
– Вы это всерьез?
– Конечно.
– Не хотелось бы вас разочаровывать. Это что – приглашение на ужин или на ночь?
– Я знаю, что вам надо будет вернуться домой. Могу я заказать столик на семь часов?
Она задумалась и думала так долго, что я был уверен: откажет. Наконец она произнесла:
– В семь нормально.
– Ранкенштрассе, 26.
– Ну, это я все-таки знаю.
– Между прочим, меня зовут Хэмилтон Дэйвис.
– А меня – Эрика Райхенау.
Когда в субботу без десяти семь я подошел к «Рицу», то увидел, что Эрика ждет меня в компании какого-то худощавого молодого человека, и решил, что она собирается отменить нашу встречу.
– Герр Дэйвис, – сказала Эрика, – это Юрген, мой брат. Познакомьтесь – Юрген, герр Дэйвис.
Пожимая мне руку, Юрген поклонился – это было мне тогда в новинку.
– Юрген сказал, что пойдет с нами, – сообщила Эрика. У меня было желание тут же повернуться и уйти. Интересно, почему она не захватила с собой еще и папашу? А заодно и полицейского – следить, чтобы я себя прилично вел.
– Послушайте, – сказал Юрген, кивнув в сторону ресторана. – Это прекрасное место, но идти туда вовсе не обязательно. Двинем-ка лучше на Курфюрстендамм, в "Берлинер Киндль-Брау".
Наглость, конечно, была потрясающая. Мне очень хотелось сказать им обоим что-нибудь резкое, но я только пожал плечами, и мы отправились на Курфюрстендамм.
За шницелем по-венски Юрген, выпив вторую кружку пива, повернулся ко мне и сказал:
– Не знаю, как вы, но я бы на вашем месте разозлился. Вы приглашаете девушку в ресторан, а она является на свидание со своим братом. Вообще-то, у немцев это не принято.
Я изобразил на лице улыбку, которая должна была продемонстрировать, что я, разумеется, недоволен, но достаточно тактичен, чтобы не сказать об этом вслух.
– Это была не моя идея, – продолжал Юрген, – и не Эрики. Отец попросил меня пойти с ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150