OCR & SpellCheck: Larisa_F
«Преданное сердце»: АО «Астра»; Москва; 1993
ISBN 5-900481-04-2
Аннотация
Вниманию читателей предлагается замечательный роман о любви современного американского писателя Дика Портера «Преданное сердце»
Из чего состоит жизнь? Учеба, работа, немного или много политики, семья, вера и, конечно, ЛЮБОВЬ.
Дик Портер
Преданное сердце
ГЛАВА I
То была лучшая пора в моей жизни. Вольготное существование длилось так долго, что я уже начал привыкать и к нему, и к мысли, что и дальше все будет выходить по-моему. Я был молод.
Я служил в американской армии в Западном Берлине. Теперь, оглядываясь на прожитое, я замечаю, что, если не считать того счастливого времени, ничто из задуманного мною не осуществилось. А началось это все, когда я еще был студентом. Шла война в Корее, и парни, у которых не было возможности придумать себе какую-нибудь хворь, знали, что их призовут в армию. Чтобы этого избежать, надо было пойти на фельдшерские курсы или поступить на службу подготовки офицеров резерва. Большинство так и делало, причем не без успеха. Но меня не прельщала ни медицина, ни маршировка по четвергам на университетском дворе в строю студентов, одетых в синее и в хаки. Мне требовалось найти другой выход, и однажды он подвернулся. Это были статьи из журнала «Тайм» о школе военных переводчиков в городе Монтеррей, в штате Калифорния. Во мне всегда было сильно стремление к изучению языков, хотя я и старался этого не афишировать – в южных штатах было так-то спокойнее. Поэтому я без лишнего шума занялся русским языком – в Вандербилтском университете, где я учился, был такой трехгодичный курс, – потом попал в школу переводчиков и наконец оказался в Берлине.
Всем известно, что в армии тебя редко посылают делать то дело, к которому готовили. Потратив год на мое обучение русскому языку, начальство направило меня в Берлин допрашивать немцев из Восточной Германии. Я помнил кое-что из немецкого еще со студенческой скамьи, а в разведшколе под Франкфуртом слегка пополнил эти свои скудные знания. Другие переводчики, работавшие вместе со мной в Берлине, были примерно на том же уровне. Я выдюжил.
Говоря, что этот год в Берлине был самым хорошим, я понимаю, что не все с этим согласятся. С тех пор американцы так разбогатели – причем быстро и без особых усилий, – что теперь считают, будто все приятное непременно должно быть шикарным. В нашем же образе жизни не было и намека на ту роскошь, которую увидишь, например, в Палм-Спрингз или в Сен-Тропез. Но даже если оставить в стороне это соображение, все равно моим бывшим товарищам по университету вряд ли понравилось бы жить так, как жили мы. Они уже тогда понимали, что их удел – это бизнес или юриспруденция, и предпочли бы проводить время, служа младшими офицерами на авианосцах или где-нибудь в отделах по связям с прессой. То, что одному в радость, другому в тягость. Я же был счастлив.
Нашему подразделению был предоставлен дом в Далеме, симпатичном пригороде Западного Берлина. Нам выдавалась казенная гражданская одежда, мы месяцами не надевали военной формы, а наших суточных вполне хватало на безбедную жизнь. Даже сидя дома, мы могли приятно проводить время и прекрасно об этом знали.
В тот год не случалось и двух похожих друг на друга дней, но теперь, оглядываясь назад, я все же устанавливаю некую закономерность. Мы даже просыпались не так, как американские военные, жившие в паре миль от нас, в казармах Эндрюз и Макнейр. У нас не было побудок. Вместо этого в семь часов утра к нам стучалась уборщица и приносила кофе. Наши приемники были настроены на спокойную музыку немецких и австрийских радиостанций. Передачи американского военного радио были для тех, кто прозябал в казармах. Наверно, в Берлине тогда шел и дождь, и снег, но сейчас я помню, как стою на балконе и вижу деревья и особняки, утопающие в лучах солнца. Завтракать я иду в кондитерскую в трех кварталах от нашего дома, где подают превосходный кофе и H?rnchen. Там я беру с полочки номер «Берлинер моргенпост» и, заказав вторую чашку, читаю о последних кознях русских.
Вернувшись в наш дом, я вместе с другими сотрудниками иду в кабинет Маннштайна, нашего главного специалиста по проверке. Маннштайн – рослый немец, в свое время удравший из армии вермахта на Крите. У него особый дар раскусить каждого из многочисленных перебежчиков с восточной стороны и определить, с кем из них стоит поговорить. Он притворяется то заботливым отцом, то циником, то солдафоном, наводящим ужас на мальчишек в восточногерманской форме. Поработав со всеми перебежчиками, попавшими к нему за день, Маннштайн передает их нам для допроса. Нас, следователей, шестеро: два сварливых немца, которые имеют опыт разведывательной работы и знают, что делают, и четыре американца, которые попали в армию прямо со студенческой скамьи и не знают, что делают, но очень стараются, и что-то у них все-таки получается.
Паренек, доставшийся мне в это утро (источник, как мы называем таких людей), – из части, расположенной в Эберсвальде, под Берлином. Приведя его в свой кабинет, я достаю карты Эберсвальде и окрестностей. Тем временем уборщица ставит на стол две бутылки пива. Это единственная хитрость, которую мы применяем, – накачиваем источников пивом. Нам полагается пить вместе с ними, а чтобы следователи не захмелели, уборщица приносит еще и кофе. Я усаживаю источника так, чтобы свет падал ему на лицо, и хорошенько его рассматриваю. Он весь в угрях, форму свою он не снимал, должно быть, уже целую неделю, и у нее соответствующий вид и запах. Тем не менее паренек производит приятное впечатление:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150