У меня нет времени на разговоры: я и так уже достаточно пропустил.
– Билеты у нас по двадцать баксов.
– Но у меня нет денег.
– Значит, никуда вы не пойдете.
Я до того поражен, что не могу подобрать слов, и тут за моей спиной появляется еще один человек. Он постарше, чисто выбрит и хорошо одет. Держу пари, это управляющий.
– В чем дело, Расс?
Парнишка тычет в меня пальцем.
– Этот старикан пытался промылиться без билета.
– Промылиться! – восклицаю я, пылая праведным гневом.
Едва взглянув на меня, управляющий поворачивается к парнишке.
– Ты что, Расс, совсем сдурел?
Расс хмурится и опускает глаза.
Управляющий с благосклонной улыбкой обращается ко мне:
– Сэр, я буду счастлив видеть вас на нашем представлении. Может быть, вы предпочтете кресло-каталку? Тогда нам не придется искать для вас место получше.
– Я бы не отказался, спасибо, – отвечаю я, чуть не плача от облегчения. Перепалка с Рассом вывела меня из себя: неужели я проделал весь этот путь для того, чтобы меня завернул подросток со шпилькой в губе? Страшно подумать. Но теперь-то все в порядке. Я не только добрался до места назначения, но, быть может, меня еще и посадят у манежа!
Зайдя за шатер, управляющий возвращается с обычным больничным креслом-каталкой. Он помогает мне сесть и везет ко входу, а я наконец позволяю своим ноющим мышцам расслабиться.
– Не обращайте внимания на Расса, – говорит он. – Несмотря на всю эту мишуру, он хороший мальчик, пусть и не без странностей: представляете – пить пьет, а отливать не отливает.
– В мое время за билетной стойкой работали одни старики. Так сказать, конец пути.
– Вы служили в цирке? – спрашивает он. – А в каком?
– Даже в двух. Сперва в «Самом великолепном на земле цирке Братьев Бензини», – гордо отвечаю я, смакуя каждый слог, – а потом у Ринглингов.
Кресло останавливается. И вот он уже вновь передо мной.
– Как, вы работали у «Братьев Бензини»? А в каком году?
– Летом 1931-го.
– И вы были там во время той самой паники?
– А то как же! – восклицаю я. – Черт возьми, в самой гуще событий. Прямо в зверинце. Я был цирковым ветеринаром.
Он недоверчиво на меня таращится.
– Не может быть! Если не считать пожара в Хартфорде и железнодорожной катастрофы, погубившей цирк Гагенбека-Уоллеса, это ведь самое известное из цирковых бедствий всех времен и народов.
– Да, это было нечто. Я помню все как вчера. Черт возьми, я помню все лучше, чем вчера!
Он моргает и протягивает мне руку:
– Чарли О'Брайен Третий.
– Якоб Янковский, – представляюсь я, пожимая ему руку. – Первый.
Чарли О'Брайен смотрит на меня долго-долго, прижав к груди руку, словно давая обет.
– Мистер Янковский, мы немедленно отправляемся в шапито, иначе вы ничего не застанете. А потом прошу вас оказать мне честь выпить со мной в моем вагончике. Вы ведь живая история! Неужели я услышу о той катастрофе из первых уст? В общем, рад буду видеть вас у себя после представления.
– Я с удовольствием, – отвечаю я.
Он вытягивается во фрунт и возвращается за кресло.
– Стало быть, договорились. Надеюсь, представление вам понравится.
«Прошу вас оказать мне честь!»
Он везет меня прямо к манежу, а я благостно улыбаюсь.
ГЛАВА 25
Представление закончилось – просто восхитительное представление, скажу я вам, хотя и без размаха «Братьев Бензини» и тем более Ринглингов, но это и понятно: туг нужен целый поезд.
Я сижу за пластиковым столиком в потрясающе оборудованном доме на колесах, потягиваю не менее потрясающий виски – «Лафрог», если мне не изменяет память, – и разливаюсь соловьем. Рассказываю Чарли обо всем подряд: о родителях, о романе с Марленой, о том, как погибли Верблюд и Уолтер. Рассказываю, как полз ночью через весь поезд с ножом в зубах, замышляя убийство. Рассказываю о сброшенных с поезда, о панике, о том, как задушили Дядюшку Эла. И, наконец, о том, что сделала Рози. Я не задумываюсь ни на минуту. Лишь открываю рот – и слова сами слетают с языка.
Облегчение не заставляет себя ждать. Долгие годы я держал все это в себе. Пожалуй, меня должна была бы захлестнуть вина, ведь это же предательство, но на деле, глядя на одобрительно кивающего Чарли, я чувствую себя очистившимся от грехов. Или даже искупившим их.
Я до сих пор не могу сказать наверняка, знала ли Марлена: в зверинце в тот миг творилась полная неразбериха, и непонятно было, что она видела, а сам я никогда не поднимал этого вопроса. Да я и не мог – боялся, что она станет иначе относиться к Рози, а по правде говоря, и ко мне самому. Да, Рози могла убить Августа, но и я желал его смерти.
Поначалу я молчал, чтобы защитить Рози – ведь она, без сомнения, нуждалась в защите, в те дни слонов казнили нередко, но почему я не рассказал Марлене? Может быть, она и охладела бы к Рози, но едва ли стала бы хуже с ней обращаться. За все время, что мы были женаты, у меня был от нее только один секрет, да так навсегда и остался. С годами сам секрет теряет смысл. Но то, что он у вас есть – отнюдь.
Услышав мою историю, Чарли не приходит в ужас и не принимается меня осуждать. Облегчение мое столь велико, что на панике рассказ не заканчивается. Я выкладываю ему, как мы работали у Ринглингов и как ушли после рождения третьего ребенка. Марлене с избытком хватило жизни на чемоданах – судя по всему, захотелось свить собственное гнездышко, да и Рози старела. К счастью, той весной штатный ветеринар Брукфилдовского зоопарка в Чикаго отдал Богу душу, и я оказался бесспорным кандидатом на его место. Ведь у меня был не только семилетний опыт работы с экзотическими животными и просто-таки отменный диплом. У меня был слон. Мы купили дом в сельской местности – в достаточном удалении от зоопарка, чтобы позволить себе держать лошадей, но не слишком далеко, ведь иначе ездить на работу было бы истинным мучением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100