Геннадий МЕЛЬНИКОВ
ГРОМ И МОЛНИЯ

"...природа не кончала университетов и
не имеет докторского звания и дипломов,
природа необразованна и безграмотна... Так
простим же ей то, что она позволяет себе
порой играть грубые и плоские шутки..."
Фридьеш Каринти

Меня похоронили в воскресенье, в начале июля, на новом кладбище -
таком чистом, светлом, разграфленном на участки молодыми лесополосами и, в
то же время, таком неуютном от обилия пространства, света, новых
стандартных памятников и от отсутствия елей, берез, зарослей сирени.
Я старался не смотреть на свое лицо, на щеках которого уже проступили
синие тени смерти и, когда заколотили крышку гроба, почувствовал - как
всегда бывает на похоронах - облегчение от мысли, что наконец-то прошли
эти долгих три дня, наполненных суетой, и долгих две ночи, когда где-то в
сумерках сознания гнездится суеверный страх и что-то похожее на
брезгливость.
Поминки в кафе "Встреча" на восемьдесят человек - это небольшая
разрядка для всех тех, кто тащился по жаре с окаменелым лицом до
катафалка, кто трясся в пыльном и душном автобусе до кладбища и обратно, и
кто старался не думать о том, что и он когда-то, правда очень и очень не
скоро, тоже сыграет главную роль вот в таком же незапланированном
спектакле, и другие люди, а не он, будут думать: "Поскорее бы все это
кончилось!"
Теперь можно было вести себя не так скованно, без обязательной маски
скорби на лице, следя только за тем, чтобы разговор не уходил слишком, в
сторону от воспоминаний о покойнике, или, в крайнем случае, от
кладбищенской тематики. Я с интересом прислушивался к разговорам за
соседними столами, где сидели директор моей организации и сослуживцы, в
основном мужчины, помогавшие нести гроб.
Под конец поминок моя жена - теперь уже вдова - обошла все столы и
тихо поблагодарила присутствующих, в том числе и меня, за участие и
сочувствие.
Домой возвращались городским транспортом. Мы стояли на задней
площадке троллейбуса: моя жена, дочь, мой двоюродный брат с женой, сестра
жены, несколько дальних родственников, знакомые. Я говорил какие-то слова
утешения, что меня уже все равно не вернешь, что нужно думать о будущем
нашей дочери, на которую я поглядывал с тревогой: с начала похорон я не
слышал от нее ни единого слова - она будто онемела.
Вот и наша остановка. Прощаемся с теми, кому ехать дальше, и выходим
- в основном близкие родственники. Идем через двор по асфальту, стараясь
не наступать на раздавленные цветы, которые три часа назад разбрасывали
две женщины впереди процессии, когда несли меня к катафалку. Жена идет
впереди, поддерживаемая дочерью и сестрой, я немного сзади со своим
двоюродным братом.
Подходим к нашему подъезду. Жена кивает наперебой соболезнующим
старушкам, сидящим на скамейке и по каким-то причинам не попавшим на мои
поминки, сестра жены достает что-то из хозяйственной сумки и раздает им -
конфеты, печенье. Поднимаемся на третий этаж, останавливаемся. Моя жена,
вернее вдова (к этому надо привыкнуть) еще раз благодарит меня за большую,
а это действительно было так, помощь в моих похоронах и, попрощавшись, мы
расходимся: они в квартиру на третьем этаже, я выше - на пятый. Достаю из
кармана ключи и открываю дверь чужой квартиры...
Ко мне с радостным лаем бросается белый клубок, но в двух шагах
останавливается и, ощетинившись, рыча, пятится в угол. Я иду в ванную и
долго мою с мылом кисти рук, такие непривычно удлиненные, с гибкими
пальцами - как скоро я к ним привыкну? На кухне я сажусь за стол и
распечатываю пачку сигарет. Теперь можно спокойно подумать, что же
произошло в четверг, восьмого июля, и как мне быть дальше...
В тот день с утра установилось безветрие, и духота, нарастая,
достигла к полудню того предела, когда казалось, что еще чуть-чуть и
человеческий организм не выдержит. Но во второй половине дня
почувствовалось какое-то неупорядоченное движение воздуха, и небо по краям
стало темнеть.
К вечеру ветер усилился и, когда я после работы вышел дома на балкон,
меня всего обдало сухим горячим воздухом, а небо уже сплошь было покрыто
иссиня-черными с проседью тучами, за которыми что-то ворочалось, урчало и,
казалось, никак не могло разродиться молнией. В опустевшем дворе
миниатюрные смерчи подбрасывали пыль, сухие листья, обертки от конфет.
Я возвратился на кухню, закрыл балконную дверь и стал просматривать
газеты. Жена и дочь в это время находились в спальной комнате и что-то
кроили на письменном столе.
Светопреставление началось где-то около десяти часов вскоре после
программы "Время", когда уже почти во всех окнах домов горел свет.
Наконец-то прорвалось! Да так, что задребезжали стекла. Разряды следовали
один за другим, а то и по несколько одновременно. Вспыхивало все небо из
конца в конец белыми кустами молний, высвечивая низкие тучи, девятиэтажки,
мечущиеся кроны деревьев. Мощные удары грома походили на взрывы. Вот-вот
должен был захлестать дождь.
И в этот момент погас сеет. Такое у нас часто бывает во время
непогоды, но мне до сих пор непонятна взаимосвязь между этими двумя
явлениями. Я выглянул во двор и понял, что это надолго: света не было во
всех ближайших домах микрорайона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10