– Ничего подобного, – горячо запротестовал Нейл. – Я вовсе не такой, как он! Я давно поклялся, что никогда не буду таким, как он.
Я была потрясена способностью Нейла не замечать истинного положения вещей.
– Но вы – такой же, как он, – еще раз подтвердила Джозефина. – Вы ведете себя совершенно так же, как он. Вы много пьете, вы держите в страхе жену и детей и тем самым растите новое поколение алкоголиков – ваших детей.
– Нет! – зарычал Нейл. – Неправда! Я совсем другой человек, не такой, как мой отец!
– Вы бьете свою жену так же, как ваш отец бил вашу мать, – неумолимо продолжала Джозефина. – А Джемма – это ведь ваша старшая дочь? – вероятно, пытается отвлечь Кортни, как вы в свое время пытались отвлечь ваших братьев и сестер.
Нейл был близок к истерике. Он вжался в свой стул, как будто не сидел, а стоял у стены, окруженный свирепыми, рычащими, готовыми разорвать его питбулями.
– Нет! – завопил он. – Это неправда!
В глазах его был ужас. И я с изумлением поняла, что Нейл действительно верит в то, что это неправда.
Именно сейчас впервые в жизни я в полной мере поняла это модное, такое затасканное, избитое слово: неприятие. У меня внутри все похолодело. Нейл не видел этого сходства, он действительно, правда, не видел, он просто не мог его увидеть, и был в этом не виноват.
Во мне зажглась искорка сочувствия. Тишину в комнате нарушали только сдавленные всхлипы Нейла. Потом Джозефина снова заговорила.
– Нейл, – сказала она совершенно спокойно, как бы между прочим, – это очень хорошо, что вам так больно сейчас. Постарайтесь запомнить это ваше чувство. И еще я посоветовала бы вам уяснить одну вещь. Мы перенимаем стереотипы поведения наших родителей. Даже если мы ненавидим наших родителей и их манеру вести себя.
От вашего отца вы научились тому, как «должен вести себя мужчина». Вы научились этому, несмотря на то что это было вам отвратительно.
– Я не такой, как он! – вырвалось у Нейла. – У меня все по-другому!
– Вы были травмированы в детстве, – продолжала Джозефина. – И в каком-то смысле все еще травмированы. Это не извиняет того, что вы делали с Эмер, с детьми, с Мэнди. Но это, по крайней мере, что-то объясняет. Вы можете извлечь из этого урок, вы можете постараться залечить раны, нанесенные вашей семье, вашим детям и, прежде всего, самому себе. Вам еще многому надо научиться, особенно учитывая ваше нежелание видеть очевидное, но, к счастью, вы останетесь здесь еще шесть недель. И скажу для всех остальных, – она обвела нас всех глазами. – Не все вы из семей алкоголиков, но даже тем, кто из семей алкоголиков, я бы посоветовала не списывать на это свои собственные алкоголизм и наркоманию.
30
Совершенно измочаленные, мы поплелись обратно в столовую. Каждый день, после группы, самые заслуженные и облеченные доверием пациенты отправлялись в ближайшую кондитерскую и закупали там горы сигарет и шоколадок. Прием заказов был волнующим событием.
– Мне шоколад, – сказал Эдди Фредерику, который записывал заказы на четвертинке листка. У Фредерика был самый большой и красный нос из всех, какие я когда-либо видела. – Выбери для меня что-нибудь хорошенькое.
– «Турецкое наслаждение»? – предложил Фредерик.
– Нет, это слишком маленькая. На один зуб.
– «Аэро»?
– Ну уж нет! Не собираюсь платить деньги за воздух.
Тут раздался дружный вопль Майка, Сталина и Питера. Они яростно спорили о достоинствах мороженого «Марс» и о его преимуществах в сравнении с простым шоколадным батончиком «Марс». («Мороженое в три раза дороже!», «Зато оно в сто раз вкуснее», «Оно хотя бы в три раза лучше?», «Ну не знаю!»)
– «Курли-Вурли»? – предложил Крис Эдди.
– Я уже говорил: не собираюсь платить деньги за воздух.
– К тому же этот шоколад вечно крошится, – добавил Кларенс.
– «Двухпалубный»? – предложила Нэнси.
Нэнси была домохозяйкой лет пятидесяти, пристрастившейся к транквилизаторам. Она впервые заговорила. Разговор о шоколаде, словно луч света, озарил вечные сумерки, в которых она обитала.
– Нет.
– Шоколадная паста? – предложила Сейди-садистка, которая случайно оказалась поблизости.
– Нет.
– «Тоффи» с кокосовой стружкой? – реплика юного Барри.
– Нет.
– Но они такие класс…
– «Менестрели»! – предложил Майк.
– С орешком в каждом кусочке! – это Винсент.
– Ореховый крем! – брякнул Дон. – «Утоните в мечтах из орехового крема!»
– «Милки Вей»? – это был Питер.
– «Баунти»? – Сталин.
– Карамель? – Мисти.
– «Услада», – небрежно бросил желчный Фергус.
– «Наслаждение»! – поправил его Кларенс.
– Отвяжись! – раздраженно бросил Фергус.
– «Пикник», – сказала Чаки.
– «Лев»? – предложил Эймон.
– По-моему, «Пикник» и «Лев» – это одно и то же, – заметила Чаки.
– Нет, не одно и то же! – возмутился толстяк Эймон. – Большая разница. «Лев» – с орешками, а «Пикник» – с изюмом. Они только на вид одинаковые, потому что и там и там – вафля.
– Ну ладно, – уступила Чаки. Эймон удовлетворенно усмехнулся.
– Кому и знать, как не тебе! – добавила Чаки. Эймон строптиво мотнул головой, и его многочисленные подбородки задрожали, как желе.
Предложения между тем продолжали поступать.
– «Фьюз»?
– «Гэлакси»?
– «Марафон»?
– Погодите! – вдруг заорал Эдди. – Отмотайте немного назад! Что ты сказал? Что?
– «Фьюз»? – спросил Эймон.
– Да! – провозгласил Эдди, и его лицо от радости еще больше покраснело. – «Фьюз». Это что-то новое?
Все посмотрели на Эймона.
– Новейшее, – задумчиво сказал он. – Они появились на ирландском рынке чуть больше года назад и продавались довольно хорошо. Пользуются спросом у людей, которые любят довольно незамысловатые сладости, но нетрадиционного формата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165