Хелен вместо приветствия сказала:
– Х-х-хосподи, ну и задрогла же я!
Мама вместо приветствия ткнула Хелен в бок и сказала:
– Не поминай имя Божие всуе.
Папа сказал:
– Здорово!
Тогда я не обратила на это внимания. Перед тем как завести все эти никому не нужные разговоры, мама сунула мне в руку сумку:
– Мы тебе кое-что принесли.
– Чудесно, – сказала я, заглянув в сумку, – «Тайто». «Тайто» и еще раз «Тайто». Спасибо.
– И «Баунти», – сказала мама. – Там еще должно быть десять батончиков «Баунти».
Я снова заглянула в сумку:
– Что-то не похоже.
– Я их клала, – сказала мама. – Я точно помню, как я клала их сегодня утром.
– Ах, мама! – сочувственно произнесла Хелен, ее хитренькое кошачье личико было сама невинность. – Память у тебя уже не та!
– Хелен! – резко скомандовала мама. – Отдай!
Хелен угрюмо открыла сумочку:
– А почему мне-то нельзя?
– Ты прекрасно знаешь, почему, – ответила мама.
– Потому что я не наркоманка? – спросила Хелен.
Все вздрогнули.
– У тебя еще все впереди, – пообещала мама.
– Съешь один батончик, – разрешила я.
– А три можно?
Я им все показала, гордясь и одновременно стесняясь. Стеснялась я, когда они говорили, например:
– Не помешало бы тут стены покрасить. А то так же, как у нас дома.
– Есть тут кто-нибудь знаменитый? – шепнула мне Хелен.
– Сейчас нет, – небрежно бросила я в ответ.
К моему огромному облегчению, она просто громко сказала: «Блин!» и все.
Я провела их в столовую. Она была битком набита. Все это выглядело, как, вероятно, день Страшного суда. Нам удалось пристроиться на кончике скамейки.
– Ла-а-нно, – сказал папа каким-то странным голосом. – Хаар-ршотут.
– Что ты сказал, папа?
– Харршотут.
Я вопросительно посмотрела на маму.
– Он говорит, что тут хорошо, – объяснила она.
– Но почему ты так по-дурацки разговариваешь? – удивилась я. – К тому же тут вовсе не хорошо. Далеко не хорошо.
– «Оклахома»! – прошептала мама. – Он получил маленькую роль в постановке «Блэкрок Плейере». Он репетирует акцент. Правда. Джек?
– Точна-а. – Папа потрогал поля воображаемой соломенной шляпы. – Мэ-эм, – добавил он.
– Мы уже с ума все от него сходим, – сказала мама. – Если я еще раз услышу, что «пшеница у нас достанет слону до глаз», то, клянусь, убью этого слона.
– Давай-ка спешивайся, – посоветовал папа, – и выпей молочка.
– А это уже не «Оклахома», – проворчала мама. – Это тот, другой парень, ну как его, тот козел…
– Сильвестр Сталлоне? – подсказал папа. – Нет, сейчас не до него… Надо репетировать. – Он повернулся ко мне. – Вживаться в образ, понимаешь? Я должен жить, есть, дышать, как мой персонаж.
– Он уже неделю ест на ужин печеные бобы, – сказала Хелен.
Вдруг мне пришло в голову, что, пожалуй, не так уж и странно, что я оказалась в реабилитационном центре. С такой-то наследственностью.
– Бо-оже мой! – воскликнула Хелен. – Кто этот парень?
Мы проследили ее взгляд. Она смотрела на Криса.
– Неплохо! Я бы его из постели не выкинула… Ай! Чего ты дерешься? – крикнула она на маму.
– Я тебе покажу постель! – пригрозила мама. Потом, заметив, что несколько человек смотрит на нее, она поспешно изобразила на лице любезную улыбку, которая, разумеется, никого не обманула.
– Все дело в ногах, правда? – задумчиво произнесла Хелен. – Он играет в футбол?
– Не знаю.
– Узнай, – велела она.
Мы сидели и неловко молчали, первая вспышка радости от встречи погасла. Мне было совестно, что мы даже не способны поддерживать тихие занудные разговоры вполголоса, как остальные. Время от времени кто-нибудь делал отчаянную попытку завязать беседу, спросив, например: «Так здесь неплохо кормят?» или сообщив: «Все-таки февраль – ужасный месяц».
Мама все время косилась на Чаки, на ее золотистые волосы, безупречный макияж, кучу побрякушек, дорогую одежду. Наконец она толкнула меня локтем в бок и театральным шепотом, который, скорее всего, и в Норвегии было слышно, прошипела:
– А что с ней?
– Спроси еще погромче, – ответила я.
Она сверкнула на меня глазами. Лицо ее внезапно побелело, она втянула голову в плечи.
– Господи Иисусе, – вдруг прошептала она.
– Что?
Мы все стали бешено вертеть головами, пытаясь понять, что ее так поразило.
– Не смотрите туда! – прошипела она. – Опустите головы!
– Да что такое? Кто там?
– Это Филомена и Тед Хатчинсоны, – сказала она папе. – Что они здесь делают? А если они нас увидят?
– Кто это такие? – хором спросили мы с Хелен.
– Знакомые ваших мамы и папы, – пояснил папа.
– Откуда вы их знаете?
– По гольф-клубу, – прошептала мама. – Боже нас сохрани… Какое унижение!
– Да-а не, сперва-то мы их не там встретили, – продолжал «репетировать» папа. – Было вот как: их собака, то есть, я хотел сказать, их псина, сбежала, а мы нашли…
– О боже, они идут сюда! – в ужасе прошептала мама. Она чуть в обморок не упала.
Мне было неприятно. Если она так стесняется моего пребывания здесь, то почему именно она так настаивала на нем? По ужасающе сладковатой улыбочке, которую она наклеила на лицо, я поняла, что Хатчинсоны нас увидели.
– Привет, Филомена! – проговорила мама севшим голосом.
Я обернулась. Это была та самая женщина, которую я неделю назад видела с Крисом. Видимо, его мать. Она держалась с гораздо большим апломбом, чем моя мама.
– Мэри! – просияла она. – Никогда не думала, что ты алкоголичка!
Мама заставила себя рассмеяться.
– А у тебя к чему пристрастие, Филомена? К лошадям?
Они еще некоторое время втыкали друг в друга шпильки, как будто находились на вечеринке с коктейлями. Тут я заметила игрока Дейви. Он сидел за противоположным концом стола, и лицо у него было потерянное, а взгляд тусклый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165