Отступать было некуда, потому что друг по переписке уже командовал на стройке. Ему уже почтительно тащили сварочный аппарат, называя его (не аппарат, а друга) по имени-отчеству. Потом подошел узбек в ватной одежде и маске сварщика. Дело приобретало совсем дикий и необратимый оборот. Кроме того, было ужасно холодно. И когда друг по переписке предложил мне спуститься в подвал, я с радостью согласилась. Потому что в подвале хотя бы не дуло. В подвале друг по переписке рассказал мне, как устроено водоснабжение. Я решила, что он все-таки настоящий плюмбер. В противном случае его познания о подаче воды завязли бы на уровне моих с друзьями. А точнее – на уровне Древнего Рима. Потому что я искренне считала (до посещения подвала в новостройке на окраине города), что для того чтобы вода потекла из кранов на шестнадцатом этаже, надо рядом построить башню и натаскать туда воды. В подвале телефон у меня не принимал. Из подвала я взяла прекрасный ржавый фланец и какую-то очаровательную вещицу на колесиках. Я кинула это все в багажник. А сама села в машину. Потому что было очень холодно. И что же я видела в окно? Я видела недоумевающего узбека. И?нормального взрослого человека. Они в запальчивости варили клетку из прутьев. Узбек спросил меня (просовывая руку сквозь прутья), для какого по размеру зверька клетка. А нормальный человек сказал: это не клетка. Это ангел. И тогда узбек поднял маску. И стал опасливо озираться вокруг. Но потом дело пошло. Нормальный человек рисовал обломком кирпича на асфальте чертежи, потом по ним гнул крылья, лапы и нечто, что они приделывали вместо головы. А узбек, который приехал черт-те-знает откуда за своими тремя сотнями долларов в месяц, который жил в недостроенном доме с женой и двумя детьми, он с какой-то неистовостью варил ангела. Звонил режиссер, надрывались тимуровцы, Молекула, а я давила их звонки. Боялась, что расплачусь в трубку. Потому что было что-то ужасно, ужасно пронзительное, грустное и несправедливое в этой картине. Потому что эти люди не выглядели как те, которые срываются спозаранку в выходной день делать ангелов. Они выглядели как люди, которые по графику сдают дом в эксплуатацию. Я?вышла и спросила друга по переписке: «Вы с детства мечтали стать плюмбером или как?» И он ответил, что пошел в тот институт, в котором учились его дед и отец. И я с такой злобой подумала об оке Божьем, взглянувшем в объектив Хаббла!!! ЧТО оно может рассмотреть оттуда, из глубин космоса, когда даже я с пяти метров вижу ПРОСТО людей? И примет ли оно, это око Божье, кривые железяки за ангела? Или как всегда отмажется дистанцированным снобистским представлением, что человек использует всего семь процентов своего мозга? Всего семь процентов себя?! И сердце мое, если честно, просто разрывалось. Потому что человек гораздо больше себя. И внутри каждого живет ангел. Только этого не видно. Особенно с больших расстояний. Ангела мы погрузили в машину, и я привезла его домой. Во дворе меня ждали тимуровцы, Молекула и дочь. Они встречали меня, как выжившую после атаки внеземной цивилизации. А я рассказала им всю эту историю. Молекула сел на пандус у помойки, закурил и сказал: «Все сумасшедшие». Плохиш, положивший стрелку, стоял в обнимку с кривым железным ангелом, как дурак. И вдруг сказал: «Я в шоке от всего этого». Дома я залезла в Интернет и переслала око божье восьмерым. Может, у кого-то найдется желание, в отличие от меня. Что-нибудь глобальное. Что можно разглядеть даже при такой удручающей близорукости.

Часть вторая

Ничего тебе здесь не напомнит об этом. И не мечтай. Ни соус «Тысяча островов» в пластиковой упаковке, ни девицы в бикини, индивеющие поджарыми задницами на двадцатиметровых баннерах, никакое другое рекламное ухищрение электронных средств, пытающихся убедить, что райское наслаждение подстерегает в ближайшем супермаркете на Ленинградке.

Место

Рай находится совершенно в другом месте, в чем мы неоднократно убеждались. Что бы ни говорил Палыч, высаживаясь в захолустном аэропорту на «А» – то ли Альмеранте, то ли Абуэло (хотя и первое, и второе звучит вполне правдоподобно, потому что первое – это местный ник Колумба, а второе – название пиратского рома).
– Покажите мне идиота, который в тот раз бросил в воду монету! – вот что говорит Палыч, привычно вписываясь в пейзаж с цаплями по краю взлетно-посадочной полосы и пальмами, впечатанными в вишневое по случаю заката небо.
Потому что в тот еще раз мы, идиоты, предполагали, что в рай дважды не попадают, и перед изгнанием просто избавлялись от местной валюты.
Колумб искал это место (точнее, искал рай, а нашел это место) так. Плыл по морю все время вверх, говоря, что рай подобен женской груди: он-де мерно вздымается над морской пучиной. Сначала был остров, который Колумб назвал Попа, что значит «корма», Колумб разбил о него корму флагмана. Видимо, это был остров практически нулевого размера и не очень вздымался над пучиной. Потом были острова Бастиментос, Коренере и Бокас, потом уже Альмиранте. Что значит «адмирал». Так Колумб представлялся местным, потому что нам, европейцам, и в раю важно не ударить в грязь лицом.
Здесь дни похожи на кому, а ночи на эротический триллер, у сигарет здесь привкус пота, у кожи – привкус моря, море сверху похоже на скомканную фольгу, а приглядишься – видишь песок на глубине, тонуть не страшно. Здесь просыпаешься от шороха и умиленно думаешь «ежик», а потом «какой, к чертям, ежик! Это гигантский краб, пришел, гад, и воняет итальянской кухней». Здесь дождь опрокидывается на тебя плашмя, здесь звездное небо так подробно, будто это эфемериды, вычерченные богом, упавшим навзничь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87