А что скажут в гимназии? Еще, не дай бог, и вон выставят!
И квартиру искать да снимать, и снова одинокая холостяцкая жизнь, без тепла, без ласки, без любви, заботы! И за что ему все это, что он такого ей сделал?
Жалея сам себя, Горшечников взвыл и упал головой на руки.
Раздались тяжелые шаги, вошла Матрена и поставила перед ним тарелку.
– Оголодал небось, барин. Будет тебе. Откушай вот. – И уже в дверях прибавила себе под нос то ли с сочувствием, то ли, по обыкновению, от презрения: – Убогий ты, прости Господи!

Часть вторая
Глава двадцать четвертая
Разве когда-то в ее жизни существовал захолустный Эн-ск, провинциальная женская гимназия? Разве когда-то ее жизненный путь пересекался с неким господином Горшечниковым? Софья засмеялась и отошла от окна в глубь комнаты. Уже месяц она с Нелидовым жила в Италии. Небольшая гостиница в центре Неаполя выходила окнами на узкую кривую улицу. В жаркий день они не покидали гостиничного номера, и Софья могла часами глядеть на уличную жизнь. Она казалась ей чрезвычайно забавной. Крикливые матери семейства, гомон детских голосов, завывания уличных торговцев – все это сливалось в единую яркую какофонию. А ночью к этим звукам добавлялись треск цикад, одинокий стук экипажа запоздалого путника, приглушенный женский смех, стон гитарных струн.
Почти каждый день супруги Нелидовы, а именно так они были записаны в гостиничной книге, старались проводить на воздухе. Они совершали длительные прогулки у моря, любовались средневековой крепостью, королевским дворцом, взбирались на Везувий. Италия была не первой страной в их длительном путешествии. Бежав из России, словно за ними черт гнался по пятам, любовники прожили всю зиму в Германии, потом во Франции, а в начале лета приехали в Италию. Ничто не омрачало их буквально сказочного счастья. Они не говорили о своих чувствах, слово «любовь» было под запретом. Так они пытались отогнать злые чары, хотя понимали, что это просто ребячество. Но, не говоря о любви, они любили неистово. Софья навеки рассталась со всеми своими пуританскими привычками. Теперь она принадлежала не только себе, но и ему. И эта мысль была ей сладостна, как сладостна та радость, те чувственные наслаждения, которые обрушились на нее. Просыпаясь, она с восторгом взирала на лицо Феликса, которое казалось ей божественно прекрасным. А когда он открывал глаза, она уже вся трепетала от предвкушения страстных утех.
Софья жила как во сне, и она молила Бога, чтобы он позволил ей впасть в летаргию. Правда, иногда холодный разум, который затаился где-то очень глубоко, тихонько подсказывал, что рай не может длиться вечно. Что они не могут кочевать, как цыгане, без своего угла, да еще по чужбине. Все равно когда-нибудь придется возвращаться в Россию. А если возвращаться, надо разводиться с Горшечниковым, переживать позор бракоразводного процесса. Значит, снова Эн-ск. Нет, не думать об этом. Если это неизбежно, то зачем забегать вперед, зачем расстраивать себя именно теперь, когда так хорошо!
Похожие мысли посещали и Нелидова. Поначалу он тоже пребывал в сумасшедшем упоении, любовный угар оказался столь силен, что даже лишил его возможности творчества. Творчество требует много эмоций, много души, но для него ничего не оставалось после сладостных объятий и поцелуев. Но как бы ни был сладок мед, он все же когда-нибудь да кончается. А если и остался еще, то уже не кажется таким сладким и любимым. Поэтому через полгода и Нелидов стал нет-нет да и заговаривать о возвращении в Россию. Они поселятся в Грушевке и будут приезжать в Петербург или Эн-ск. В Грушевке их никто не будет беспокоить, а кратковременные выезды в люди можно вытерпеть, тем более что без этого не обойтись, если начинать бракоразводные дела. О разводе Софьи тоже почти не говорили, то есть говорили, но как-то неопределенно. Незримо присутствовала мысль о том, что пока она остается чужой женой, пусть формально, она находится в безопасности. На нее не распространяется действие страшного рока Нелидова. Пусть бы так и оставалось, но ведь существует еще и Горшечников. А он-то точно будет добиваться либо развода, либо возвращения жены. Одним словом, он будет искать их и пытаться что-то изменить в своей участи. Вряд ли ему можно будет рассказать историю Нелидова и просить, чтобы из благородных рыцарских чувств обманутый муж согласился на сожительство своей беглой жены с чужим человеком. При том, что она будет продолжать носить его фамилию, тем самым оберегаясь от мистического зла. Горшечников, конечно же, глуп, но не настолько, чтобы внять подобным аргументам. К тому же весь Эн-ск будет обсуждать его историю в мельчайших подробностях, добрые люди постараются вразумить несчастного, если вдруг тот проявит стремление совершить жертвенный поступок.
– Дражайший Мелентий Мстиславович! А не скажете ли вы нам, отчего вы не стали разводиться со своей супругой и позволили ей марать и дальше ваше честное имя? – спросят обыватели, обеспокоенные общественной моралью.
– Это все потому, – выпятив грудь, начнет Горшечников, – потому, что моя несчастная жена попала под чары злого волшебника, ее преследует незримое зло, и только мое имя, мой брак с нею дает ей слабую надежду на спасение! И я, как истинный христианин и благородный человек, не мог отказать ей, и потому она по-прежнему остается моей женой. А мне остается только молить Бога за ее здоровье.
– А нам придется не молиться, а требовать, чтобы директор гимназии уволил учителя, который страдает явным расстройством рассудка и несет сущую ахинею, – скажут озабоченные обыватели и погонят злополучного Мелентия взашей из его любимой гимназии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75