Высота каждой стопки составляла четыре фута, и на этом пьедестале покоилось нечто неправильной формы, задрапированное белым шелком.
— Мы — Пишущая Братия! — уставившись на Элоизу, провозгласила дама тем властным и пронзительным голосом, каким объясняется императрица на шумной рыночной площади. — Больше столетия мы хранили в нашем избранном кругу традиции подлинно художественного творчества в предвидении дня, когда чудовищные машины, поработившие наш дух, будут уничтожены и литература будет возвращена ее единственным подлинным друзьям — самоотверженным любителям. В течение многих лет мы жестоко поносили ваш союз за то, что он способствовал гнусному замыслу превратить металлических чудовищ в наших духовных наставников, и теперь мы хотели бы выразить вам признательность за мужество, с которым вы уничтожили тиранок-словомельниц. Посему я вручаю вам этот знак нашего уважения. Паркинс!
Сверкающий робот, зримо воплощавший несметные богатства своей владелицы, сдернул шелковое покрывало, открыв всем взглядам зеркально отполированную золотую статуэтку обнаженного юноши, который вонзал обоюдоострый меч в самое средостение поверженной словомельницы.
— Узрите! — воскликнула дама. — Это творение Горгия Снеллигрю, задуманное, отлитое и отполированное в течение одного дня! Оно покоится на полном собрании литературной продукции Пишущей Братии за прошедшее столетие. Эти миниатюрные светильники в пастельных обложках, покрытых алмазной пылью, хранили пламя литературы в мрачную эру машин, ныне миновавшую. Перед вами тысяча семьсот томов наших бессмертных стихотворений!
Именно в этот момент Сюзетта, виляя бедрами, внесла хрустальный бокал с белой жидкостью, над которой на высоту в два фута поднимался язык синего пламени, и поставила его перед Гомером. Затем она на мгновенье накрыла бокал серебряным подносом. Пламя тотчас погасло, и вокруг разлилось отвратительное зловоние жженого казеина.
Ее бойкие бедра вычертили последнюю завитушку, и она провозгласила:
— Пожалуйста, мсье! Ваше огненное молоко самой надлежащей температуры.
22
Флаксмен и Каллингем сидели бок о бок в своем наспех прибранном кабинете.
Джо Вахтера, который всю ночь подметал без передышки, отправили отсыпаться. Теперь он храпел на койке в мужском туалете, а под подушкой у него покоился скунсовый пистолет и брикет «Антивонина», предусмотрительно сунутый туда Зейном Гортом. Зейну и Гаспару, явившимся на дежурство с рассветом, было ведено уложить Джо, а затем проверить противовзломные устройства складов, где хранились бесценные запасы свежесмолотых книг.
Партнеры были одни. Наступил тот безмятежный час делового дня, когда неприятности еще не начались.
Но Флаксмен его испортил.
— Калли, — уныло сказал он, — я знаю, что мы сумеем уговорить яйцеглавов, но от этой затеи у меня мурашки по коже бегают!
— Объясни мне, почему, Флакси, — вкрадчиво произнес Каллингем. — Я, кажется, догадываюсь.
— Видишь ли, благодаря моему дражайшему родителю у меня в отношении этих яйцеглавов возник настоящий комплекс. Подлинная фобия — я до сих пор даже не представлял, до чего я их боюсь! Опеку над яйцеглавами он рассматривал как священный долг, возложенный на род Флаксменов. Мы были в его глазах, так сказать, наследственными яйцеблюстителями. Наподобие древних английских родов — ну, ты знаешь! Скажем, где-то в глухом подземелье замка хранится древняя корона первых английских королей, которую охраняет чудовищная жаба. Или это не корона, а бессмертный дядюшка, который сошел с ума во время крестового похода, покрылся чешуей и каждое полнолуние требует крови невинной девушки. Или это нечто вроде помеси короля и дядюшки. В самом дальнем подземелье обитает законный английский король времен крестовых походов, но только он превратился в чудовищную жабу и требует бочку девственной крови всякий раз, как рак свистнет. Но что бы это ни было, они поклялись охранять и оберегать его во веки веков и, когда старшему сыну исполняется тринадцать лет, отец обязан посвятить его в священную тайну с помощью кучи ритуальных вопросов и ответов вроде: «Что Кричит в Ночи?»— «То, что Мы Храним!» «Что Мы должны Ему Дать?»— «То, чего Он Желает.»— «Чего же Он Желает?»— «Лохань Крови»… ну и так далее. Калли, ты понимаешь, что я имею в виду?
— Более или менее, — осторожно ответил тот.
— Короче говоря, мой дражайший родитель именно так относился к своей обязанности опекать яйцеглавов. Я с трех лет чувствовал, что над нашей семьей нависает какая-то зловещая тень. Отец не только есть яиц, но и видеть их не мог. Серебряные ложки и любые изделия из серебра в нашем доме не допускались. Однажды его чуть удар не хватил, когда робот в ресторане подал ему вареное яйцо в серебряной подставочке. А таинственные телефонные разговоры о какой-то Детской! К тому же он был очень нетерпелив. Какие там тринадцать лет! — мне еще и девяти не исполнилось, когда он потащил меня в Детскую и познакомил со всей компанией. Сначала я подумал, что эти яйца — какие-то особые мыслящие роботы, но, когда он мне объяснил, что там внутри находится самый настоящий живой мозг, меня стошнило и я чуть не умер на месте. Отец заставил меня пройти все до конца — он был человек старой закалки. Один яйцеглав сказал мне: «Мальчик, ты удивительно похож на моего маленького племянника, который умер сто семь лет назад, когда ему было восемьдесят восемь». А другой засмеялся мертвенным голосом, вот так — хе! хе! хе! — и сказал: «Хочешь ко мне сюда, сынок?» Бр-р-р, после атого каждую ночь мне снилось, будто я лежу в своей комнате, и тут вдруг дверь тихо-тихо открывается и влетает серебряное яйцо, а глаза у него как раскаленные угли…
И тут дверь кабинета стала тихо-тихо открываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45