Сокращение линии фронта до минимальной, отвод войск в Южную Маньчжурию, с тем чтобы создать здесь прочную оборону с опорой на коммуникационные линии в Корее, - таков был план командования Квантунской армии. Разумеется, отход планировался с боями, с использованием выгодной для обороны местности, с контратаками и даже контрударами, которые должны были истощить и обескровить советские войска.
Этим замыслом, в частности, и объясняется тот факт, что в полосе 1-й Краснознаменной армии противник сосредоточил главные свои силы довольно далеко от границы, в 40-50 км от нее, в междуречье Мулинхэ и Мудань-цзяна. Здесь, по данным нашей разведки, дислоцировались до четырех пехотных дивизий, танковая дивизия, тяжелая артиллерия и несколько кавалерийских бригад, общей численностью свыше 65 тыс. человек. А на первом (Мишаньский УР) и втором (район Мулина) рубежах обороны были оставлены 135-я пехотная дивизия, три погранотряда и другие части, численностью 25-26 тыс. человек25. Таким образом, на первом этапе наступления 1-я Краснознаменная армия (69 тыс. человек) имела почти трехкратное превосходство в пехоте, абсолютное в танках и артиллерии.
Японские генералы надеялись, что, пока наши части будут пробиваться через долговременную оборону Мишаньского УРа, они понесут большие потери и контрудар из междуречья Мулинхэ - Муданьцзян японцы нанесут при благоприятном для них соотношении сил. Так, по крайней мере, объяснило мне свои замыслы командование 5-й японской армии после того, как попало к нам в плен.
Что ж, с точки зрения чисто теоретической, я бы даже сказал - книжной, план был правильным. Однако он не учитывал огромный опыт, накопленный советскими войсками в наступательных операциях, с одной стороны, и отсутствие такого опыта у японской армии, с другой. Предвижу законный вопрос читателя: как так? Японская армия, воюя почти непрерывно с начала 30-х годов, захватив огромные территории Китая, Индокитая, стран Южных морей, не приобрела опыта проведения широких наступательных операций? Приобрела, но не тот, который можно было в те годы назвать современным, имея в виду широкий и глубокий маневр танковых корпусов и армий, моторизацию пехоты, массированно артиллерии (корпуса прорыва), ее подвижность (противотанковые бригады) и так далее. Собственно, и противники-то у японской армии на больших сухопутных фронтах были не из тех, что заставили бы, как говорится, хоть не мытьем, так катаньем серьезно пересмотреть и организационную структуру своих войск, и методы управления ими. Пехотные дивизии вплоть до сорок пятого года были громоздкими и неповоротливыми, насчитывали по 25- 30 тысяч личного состава (то есть примерно наш корпус из трех стрелковых дивизий). Артиллерия и в техническом отношении, и в боевой подготовке, в том числе противотанковой, отставала от требований дня. То же и с танками. Стремясь ликвидировать эти недостатки, японский генералитет начал спешно проводить различные организационные меры, в том числе "делить" дивизии надвое, чтобы сделать их более подвижными и управляемыми. Традиционный в японской армии упор на одиночную подготовку солдата давал практические результаты, однако они смазывались отсутствием инициативности у солдат. Приученный обожествлять всех, кто стоит выше его, начиная с императора и вплоть до унтер-офицера, рядовой солдат был послушен и очень исполнителен, но в бою брать на себя ответственность за смелое решение не умел и не хотел. Грешил этим же недостатком младший и средний командный состав.
Так представлялся нам противник, которого мы знали по боям на Хасане и Халхин-Голе, и это представление в общем-то подтвердили боевые действия в Маньчжурии летом сорок пятого года.

Девятого августа, в час ночи
Жарким, душным и необычайно длинным был день 8 августа. Все приготовления закончены, войска выдвинуты в исходные районы для наступления, артиллерия встала на огневые позиции. С утра наша оперативная группа заняла армейский наблюдательный пункт на сопке Метла, в 300 метрах от пограничного знака. Воздух неподвижен - ни ветерка, ни даже легкого дуновения. Дальние сопки в мутно-голубом мареве, над ними громоздятся ослепительно белые облака. С наблюдательного пункта видна уходящая на восток, в тыл, долина реки Сиянхэ. Проложенная по ней саперами дорога пустынна. Да н вообще, сколько ни вглядывайся в окрестности, не заметишь никакого движения. А ведь здесь, на пятачке приграничного выступа, в падях, распадках, на лесистых склонах, стоят готовые к бою шесть стрелковых дивизий, сотни танков и самоходно-артиллерийских установок, десятки зенитных батарей и тяжелая артиллерия.
Солнце давно уже перевалило за полуденный меридиан, а духота не спадала. Мелодично зуммерили полевые телефоны. То полковник Турантаев, то полковник Шиошвили снимали трубку, коротко переговаривались по своим делам. Но вот позвали к телефону и меня. Слышу голос Ксенофонтова: "Афанасий Павлантьевич, ты обещал быть на митинге". - "Буду к шестнадцати ноль-ноль. Томишься, Александр Сергеевич?"-"Томлюсь,-ответил мой старый товарищ.-А ты?"-"Я тоже".
Да, к ожиданию часа "Ч" - часа, когда по сигналу войска мгновенно придут в движение и пойдут на врага, привыкнуть трудно, сколько ни воюй. Напряжение охватывает всех сверху донизу - от штаба до рядового. И сказать в такой момент бойцам нужное слово - это очень важно. Сейчас все наши политработники в частях и подразделениях. Когда мы с членом Военного совета И. М. Смоликовым обсуждали план политработы именно в этот день, то решили, что мне следует выступить на митингах в 39-й и 22-й дивизиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75