Помещаем туда наиболее слабых, в первую очередь дистрофиков. Там они получают усиленное питание, за ними наблюдают врачи и медсестры. Стационар помог нам спасти жизнь многим.
Я познакомился с заведующей стационаром Надеждой Михайловной Коржик. В ее хозяйстве было четыре мужских и две женских палаты - всего на шестьдесят человек. Вот что я записал с ее слов в свой блокнот.
Сначала срок пребывания здесь установили десять дней, но потом пришлось продлить. Кое-кто пробыл полтора месяца. .. Зарплату получает только одна она - Надежда Михайловна. А ее помощники - двенадцать активистов - выполняют эту тяжелую работу бесплатно, до или после работы на производстве. Особенно много сил и труда вложили комсомолки из санитарной дружины Анна Гопаненко, Мария Семенова, Леля Забияко, Дуся Колесова. Все они были прикреплены к определенным палатам, куда приходили рано утром или вечером.
Посещение фабрики раскрыло мне глаза на многое. Я, что называется, воочию убедился: в Ленинграде, в условиях блокады, большого различия между тылом и фронтом нет.
Об этом свидании с близкой моему сердцу фабрикой вспоминаю я часто. Приезжал на "Скороход" во время войны еще несколько раз. Каждый новый приезд был для меня волнующим, незабываемым.
Помнится, зимой того же года, когда наша дивизия обороняла участок перед Стрельне, руководители фабрики пригласили группу воинов-скороходовцез на товарищеский вечер. Поводом для организации такого вечера послужило, кажется, награждение тружеников фабрики правительственными наградами. Командование дивизии послало тогда на "Скороход" Ф. Ковязина, И. Мирлина и меня.
Поехали мы на полуторке. Выехали вечером, когда стемнело. Крупными хлопьями шел снег, потому двигались медленно, боясь застрять в рыхлом снегу. От Автова до Обводного канала добрались благополучно. Хотя, как говорится, не было видно ни зги. Фары включать не разрешалось. Когда выехали на Международный проспект, усилившийся снегопад совсем закрыл дорогу, ее не стало видно. Младший лейтенант И. Камолитдинов, сидевший за рулем, еще сбавил скорость. Однако ехать было все равно опасно. И вот когда до "Скорохода" осталось с километр, Федор Андреевич Ковязин предложил:
- Остановитесь, я встану на подножку машины и буду указывать дорогу.
Но не успели мы снова тронуться в путь и выехать на площадь у Московских ворот, как раздался крик. Оказалось, наша машина натолкнулась на идущий впереди грузовик, о борт которого Ковязин ударился грудью и сломал несколько ребер. Наш приезд на фабрику был омрачен. Федора Андреевича пришлось уложить в кровать. Он мужественно переносил боль, молчал, пока мы выступали перед тружениками фабрики. И все же пришлось быстро свернуть вечер, так как состояние Ковязина ухудшилось, резко подскочила температура.
Встречались с трудовыми коллективами фабрик и заводов воины и других частей и соединений, оборонявших Ленинград.
Это сближало фронт и тыл. Здесь, в Ленинграде, фронт и тыл в сущности составляли одно неразрывное целое: тот, кто был на фронте, защищал город оружием, а тот, кто стоял у станка, - трудом. Взаимная поддержка сплачивала и объединяла людей в непобедимую армию труда и борьбы.
Не знаю, как другие скороходовцы, ушедшие на фронт и потом по разным причинам не вернувшиеся на свою фабрику, а я часто вспоминаю ее. Она до сих пор для меня близкая, своя. Годы, проведенные на фабрике, были для меня прекрасной трудовой и общественной школой. Здесь я стоял у станка, учился, принимал участие в общественной жизни... И теперь, по истечении многих лет, когда слышу или читаю в печати об успехах "Скорохода", я радуюсь так, будто по-прежнему являюсь членом славного коллектива скороходовцев.
11
В полк я вернулся десятого января. Положение на нашем участке фронта не изменилось. По-прежнему был скуден солдатский паек. Ломоть суррогатного хлеба да мучная похлебка - много ли для человека, притом на лютом морозе, когда даже нет возможности как следует обогреться.
А население Ленинграда питалось еще хуже. Голод - самая страшная пытка. Когда голоден, ни о чем не хочется думать, кроме еды. Вялость и усталость сковывают тебя. Дышать трудно. Непослушными становятся руки и ноги, одолевает сон. Засыпаешь охотно, но сон голодного скоротечен. Просыпаешься и вновь лихорадочно начинаешь думать, как бы поесть.
На Кузнецовской улице, сразу за "Электросилой", в большой квартире, куда нас временно поселили, жила женщина лет тридцати пяти с сыном. И мать, и сын были сильно истощены. Двигались они медленно. Смотрели на все странным взглядом, не то испуганным, не то чего-то ожидавшим. Хлеб они ели, запивая холодной кипяченой водой, и озирались, словно боясь, как бы кто не подошел сзади и не отнял у них этот бесценный дар, каким казался им тогда маленький кусочек, испеченный из ржаной муки с большой примесью целлюлозы, жмыха и отрубей. Поэтому на вкус он был горьковатым, а по цвету походил на темно-серую глину.
Вероятно, никто так бережно не обращался с хлебом, как ленинградцы в годы войны. Прежде чем съесть принесенный из магазина хлеб, его клали на чистую белуга тряпочку или бумагу, тщательно осматривали и начинали делить на несколько долек, чтобы растянуть на целые сутки. Многие разрезали его на дольки не столовым ножом, а бритвой, у которой лезвие тонкое, и поэтому хлеб меньше крошился. Эта священная операция проделывалась обычно в безмолвии.
Трудное время переживали ленинградцы. Голод был страшен и беспощаден. И все же людей не покидала вера в то, что настанет лучшее время и снова хлеба будет досыта. Вспоминали довоенные годы - 1940 и начало 1941-го, когда зерновая проблема в результате победы колхозного строя в стране была решена и хлеба можно было купить столько, сколько хотелось, сколько было нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110