Мне она показалась бедной и не отражающей даже тысячной доли того, что запечатлелось в моей памяти о 900 днях блокады. На выставке почему-то очень скупо сказано о роли ополчения в защите Ленинграда.
Но, когда вспомнил о том, как изменился город после войны, горечь сменилась радостью. Несколькими неделями раньше, будучи в Ленинграде, я проехал на машине маршрутом, по которому мы шли в декабре сорок первого года, переправившись через Финский залив с Ораниенбаумского пятачка в Ленинград, под Колпино. На месте старого торгового порта, где мы тогда сделали первый привал, чтобы отдохнуть и погреться, был чистый берег, а невдалеке, параллельно Гаванской улице, вырос новый порт с огромным пирсом и белыми современными зданиями. Почти все побережье залива застроено новыми жилыми домами. Не узнать было и Большого проспекта. Как никогда, наряден Невский, куда, как и раньше, по вечерам стягивалась молодежь. Когда-то деревянная, похожая на большую деревню Охта стала одной из благоустроеннейших окраин города.
Ленинград разросся, раздвинулся вширь, помолодел. Он теперь еще более красив, чем до войны. Да и сутолоки на улицах стало меньше. Тут, видимо, сказалось появление в городе метро с его быстроходными подземными поездами.
Преобразился и мой "Скороход". Внешне он выглядел, пожалуй, так же, как и до войны. Но внутренняя его жизнь стала иной. Теперь фабрика "Скороход" головное предприятие обувного объединения. Труд многотысячного коллектива почти полностью механизирован - в каждом цехе я видел новые автоматические линии, более совершенные машины. "Скороход" сейчас - предприятие-втуз. После войны здесь создан филиал института легкой промышленности, в котором рабочие и служащие комбината без отрыва от производства получают специальное высшее образование. Разумеется, обновились и кадры. Однако кое-кто "из наших" до сих пор работает здесь. По-прежнему трудятся на "Скороходе" инженеры Илья Вейнберг, Леон Каминский, Николай Бергсон...
4
На следующий день ветераны войны вместе с представителями общественности Московского района поехали по памятным местам - по тем городам и селам Ленинградской области, где ополченцы вели тяжелые оборонительные бои.
Но начали мы поездку не с того рубежа, на котором получили первое боевое крещение и где около месяца заставили врага топтаться на одном месте, а от Пулковских высот. Наш маршрут сначала следовал через Гатчину на Волосово. Здесь состоялся митинг на братской могиле. Затем свернули на Молосковицы. Далее Ополье, Монуйлово, Ратчино, Фалилеево, село Среднее, деревня Юрки и, наконец, село Ивановское, где больше всего полегло наших товарищей.
Меня и бывшего артиллериста Бархатова пригласил в свою машину наш общий фронтовой товарищ, директор завода имени Коминтерна Павел Кузьмич Булычев.
- Итак, прокрутим нашу ленту, - грустно-торжественно сказал Павел Кузьмич, когда мы тронулись в путь.
Шофер включил приемник. В это время передавали концерт для защитников Ленинграда. В эфире звучали песни военных лет. И мы, конечно, умолкли. Вспомнили о нас и работники ленинградского радио. Шофер прибавил скорость, и перед глазами замелькал покрытый пышной зеленью лес, быстро поплыли луга, балки, речушки с кустарниками. На какое-то мгновение мне даже показалось, что мы не едем, а парим в воздухе над сказочной страной. Молчание прервал Булычев.
- А помните, друзья, что делалось здесь тогда?
Как было не помнить! В сорок первом так же, как и теперь, благоухала природа, буйно цвели травы и дозревал урожай. Но тогда это вызывало не возвышенные чувства и те восторженные эмоции, которыми мы были переполнены теперь. В то время все вокруг лишь усиливало нашу боль и тревогу за то, что все это - и бесценные дары природы, и то, что создано творением человека, разрушалось и гибло.
...Было уже исполнено несколько песен, как мы услышали слова, заставившие нас замереть. Бернес пел неторопливо, с душевным трепетом и печалью:
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.
Они до сей поры с времен тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса...
- Да-а, грустно и печально, - со вздохом произнес Бархатов, когда кончилась песня. И замолчал. Молчали и мы с Булычевым, как молчат люди у могилы близких людей, безвременно ушедших из жизни.
Невольно вспомнили полегших в те годы товарищей по оружию, с которыми вместе ели из одного котелка и рядом, под одной шинелью спали.
Дальше концерт мы не стали слушать, попросили шофера выключить приемник. Хотелось поговорить о тех, кого нет с нами. Вспомнили комиссара дивизии Павла Тихонова, парторга электросиловского полка Василия Наумова, комсорга Николая Косарымова, рядовых Николая Чистякова и Бориса Ионова, сандружинницу Веру Сараеву, политрука Федора Илюшина, минометчика Петра Пьянкова, разведчика Аполлона Шубина, парторга полка Саула Амитина...
Мы уже были близко от деревни Ратчино, где погиб комбат Михаил Лупенков, как Булычев, зная о нашей с Лупенковым дружбе на фронте, спросил:
- А связь с его семьей ты поддерживаешь?
Ответить было не так-то просто. Тяжело. Рассказал, что о Михаиле Григорьевиче написал и опубликовал две статьи. На первую никто не откликнулся. А на вторую, напечатанную в феврале 1966 года в "Ленинградской правде", отозвалась Елена Дмитриевна - жена Лупенкова. Из письма Елены Дмитриевны я узнал, что мать и отец комбата умерли во время блокады, а она и дочь Лиза выжили. Дочь стала уже взрослой и вышла замуж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110