– (Прим. ред.).


Михаил Николаевич был очень близок со многими французами и некоторым из них помог осуществить заветную мечту о побеге из Ингольштадта.
Когда началась подготовка к побегу французского офицера Дежобера, Тухачевский принял самое деятельное участие в изготовлении для него немецкой формы, а потом при перепиливании оконной решетки устроил нечто вроде концерта самодеятельности, чем отвлек внимание часовых. Дежобер пролез в окно и, пользуясь темнотой, пристроился к сменявшемуся караулу. Ему удалось пройти вместе с караульными по мосту и добраться до железнодорожной станции. Вскоре мы получили весть о том, что Дежобер через Голландию пробрался к себе на родину. А еще через некоторое время узнали, что он сбил немецкий самолет.
Удача Дежобера окрылила Тухачевского, всеми силами стремившегося вырваться из плена. Однако она оказала влияние и на охрану форта. Часовые усилили бдительность. Появились дополнительные проволочные заграждения с колокольчиками. Через несколько дней при попытке к бегству был убит французский морской офицер капитан Божино. Но Михаил Николаевич не изменил своих намерений.
А тем временем в России уже свергли царя. К нам в крепость неведомыми путями доходили волнующие вести о многих революционных преобразованиях, и в частности о захвате крестьянами помещичьих земель. В памяти не сохранились подробности разговоров на эту тему с Михаилом Николаевичем. Но я отлично помню, как один из пленных, богатый помещик Леонтьев, с возмущением жаловался мне на Тухачевского, защищавшего «взбунтовавшуюся чернь» и утверждавшего, что земля должна принадлежать тем, кто на ней работает.
Откровенное сочувствие революции еще больше усилило тягу Михаила Николаевича в Россию, заставило его пренебречь опасностями и форсировать свой побег.
Тут как раз подвернулся удобный случай: на основании международного соглашения военнопленным разрешили прогулки вне лагеря, хотя каждый должен был дать письменное обязательство не предпринимать при этом побега. Тухачевский и его товарищ капитан Генерального штаба Чернявский сумели как-то устроить, что на их документах расписались другие. И в один из дней они оба бежали.
Шестеро суток скитались беглецы по лесам и полям, скрываясь от погони. А на седьмые наткнулись на жандармов. Однако выносливый и физически крепкий Тухачевский удрал от преследователей. Через некоторое время ему удалось перейти швейцарскую границу и таким образом вернуться на родину. А капитан Чернявский был водворен обратно в лагерь.
Мы долго ничего не знали о судьбе Михаила Николаевича и очень волновались за него. Примерно через месяц после побега в одной из швейцарских газет прочитали, что на берегу Женевского озера обнаружен труп русского, умершего, по-видимому, от истощения. Почему-то все решили, что это Тухачевский. В лагере состоялась панихида. За отсутствием русского попа ее отслужил французский кюре.
И вдруг, когда я уже сам вернулся из плена и вступил добровольцем в Красную Армию, в оперативных сводках мне стала встречаться знакомая фамилия – Тухачевский. Первоначально мне даже в голову не приходило, что это тот самый поручик, с которым мы вместе мыкали горе в Ингольштадте. Был твердо уверен, что это однофамилец. Недоразумение разъяснилось лишь в 1924 году: на совещании в Реввоенсовете Республики я лицом к лицу встретился с Михаилом Николаевичем.

Я РЕКОМЕНДОВАЛ ЕГО В ПАРТИЮ
Н. Н. КУЛЯБКО

Закончив музыкальную школу Гнесиных – было это в 1911 году, – я перешел учиться к профессору Николаю Сергеевичу Жиляеву. Как-то раз он посоветовал мне послушать способных мальчиков Тухачевских и указал их адрес.
– Пойдите, не пожалеете, – сказал Николай Сергеевич.
Так в 1912 году я познакомился с семейством Тухачевских.
В один из воскресных дней, когда я беседовал с двумя братьями Тухачевскими, пришел третий. Отец представил его мне. Это был Михаил Николаевич. Он только что окончил Московский кадетский корпус и поступал юнкером в Александровское военное училище.
Чтобы понять, какими глазами я в тот день смотрел на Михаила Николаевича, надо кое-что знать обо мне и моей семье. Уже тогда меня захватили революционные настроения. Я общался со своим дядей Юрием Павловичем Кулябко и его женой Прасковьей Ивановной. Они состояли в большевистской партии, активно участвовали в революции 1905 года. Ю. П. и П. И. Кулябко встречались с В. И Лениным в Петербурге, а позже, когда он находился в эмиграции, ездили к нему за границу. Под их влиянием и мой отец, железнодорожный служащий Николай Павлович Кулябко, помогал большевикам, добывал оружие для боевых дружин, а моя мать Ядвига Иосифовна прятала в своей квартире революционеров, скрывавшихся от полиции.
К 1912 году мои политические взгляды уже определились, и я не без предубеждения отнесся к юнкеру Тухачевскому. «Будущая опора трона», – подумал я о нем. Однако не кто иной, как сам Михаил Николаевич, тут же заставил меня усомниться в правильности этого моего предположения.
Братья сообщили Михаилу, что они готовятся к посещению Кремлевского дворца, где обязательно будут «августейшие» особы. К моему удивлению, он встретил это сообщение довольно скептически.
– Что же, ты не пойдешь? – удивились братья.
– Меня это не очень интересует, – пожал плечами Михаил и заторопился к себе в училище.
Из дома мы вышли вместе. По дороге завели разговор о революции пятого года. Михаил с острым интересом расспрашивал меня, и я окончательно убедился, что мой спутник – юноша серьезный, думающий, отнюдь не разделяющий верноподданнических взглядов, характерных для большинства кадетов и юнкеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81