Но главная причина все-таки в том, что я боялся взглянуть в глаза Ёсиэ.
– Я больше не могу жить с тобой. Ты слишком многое скрываешь от меня. Я понимаю, что ты взвалил на себя непосильную ношу. Поэтому можешь возвращаться к своей жене.
– Но почему именно сегодня ты это говоришь? Не слишком ли ты жестока, Ёсиэ? До сих пор я работал изо всех сил, и что толку? Если я сейчас и вернусь домой, вряд ли Акико обрадуется. К тому же что будет с Миэко? Ёсиэ опять начала бить дрожь.
– Хотя я и не хотела говорить, но, полагаю, если бы тебя действительно волновал вопрос отцовства, ты мог давно это оформить, признать дочь.
Подавив новый приступ гнева, я ответил:
– Дело не в формальностях. Самое важное сейчас… Бывают ситуации, когда ничего нельзя сделать, не так ли? Для Миэко важнее то, что я тут, с ней рядом. Другое дело, если бы меня не было или я куда-нибудь уехал. Вот тогда было бы необходимо оформить удочерение. Но ведь я здесь, не так ли?
– Здесь-то ты здесь, но… – Ёсиэ устремила на меня тусклый взгляд. – Ты всегда так. Присутствуешь, и в то же время тебя здесь нет. Сам ты здесь, но сердце твое совсем в другом месте.
Вместо ответа я встал и пошел за новой бутылкой. Открыл холодильник, но пива больше не было.
– Мы пережили адские времена, верно? – немного успокоившись, заговорил я. – Ты ведь знаешь, навалилось забот с гору, ни днем ни ночью передохнуть не удавалось. Разве не так? И конечно, сердце все время было в плену этих забот, здесь уж ничего не поделаешь. Но говорить, что меня здесь не было, слишком жестоко.
– Я говорю о любви. Только о ней. Впрочем, теперь уже все кончено. – Она сказала это так, словно перед самым носом у меня захлопнула дверь.
– Ну хотя бы сегодня не говори ни о чем! Только сегодня! – закричал я и тут же почувствовал, будто в черепной коробке разом раскрылись тысячи ран. Я начал изо всех сил трясти головой – признак невроза, появившегося вскоре после банкротства. Ёсиэ знала о нем. Она также знала, что это предвещало бурю, но уже не могла сдерживаться.
– Я потерпела крах. Но думаю все же, что и сейчас еще не поздно… Начать жизнь сначала.
– Что ты говоришь! А что станет с Миэко? Ребенку нужен отец. Стоило ли мне надрываться до сих пор? Зачем? Непонятно. Мало ли какие вздорные мысли придут тебе в голову. Ребенку нужна семья, и ее нельзя рушить под влиянием минутного настроения.
– Да, но делал ли ты что-либо как отец для этого ребенка? Твоя любовь к Миэко была какой-то ущербной. Девочка постоянно жаждала настоящей отцовской любви.
Мне это совершенно ясно. Даже когда мы приезжали в родительский дом, она лезла обниматься не к бабушке, а к деду. Ты вот здесь твердишь: семья, семья… Возможно, у нас и была семья, но этим ты только опутывал меня.
От гнева у меня на мгновение отнялся язык.
– Ты эти шутки брось! Не я, а ты меня связала по рукам и ногам. Разве не ты разрушила мою семью? – заорал я. Фраза «моя семья» вылетела как-то невольно, и я сразу же пожалел о своем промахе. К счастью, Ёсиэ была слишком взвинчена и не сообразила, что я имел в виду.
– Я?! Так, значит, я разрушила? – Большие круглые глаза Ёсиэ сузились и превратились в натянутую нитку. – Ненавижу! Смертельно ненавижу тебя!
– Что-о? – заорал я и, отшвырнув стол со стульями, схватил Ёсиэ за плечи обеими руками. Ваза, стаканы лавиной рухнули со стола. Проснулась напуганная шумом Миэко.
– Не доводи меня! – Страшно разъяренный, я вцепился в Ёсиэ и стал давить ей на плечи, точно желая втиснуть ее в стул. Ёсиэ вырвалась и хотела бежать.
– Скотина!
Но мне вновь удалось схватить ее за плечи. Ощутив под руками их беззащитную хрупкость, я все же с силой бросил Ёсиэ на постель. Она упала ничком и громко зарыдала. А я сильно, словно регбист по мячу, ударил ее по ягодицам. Раз. Еще раз и еще. Изо всех сил. Ёсиэ затихла и начала всхлипывать.
– Папа! Мне страшно! – Миэко, наблюдавшая всю эту сцену, испуганно просеменила к матери.
* * *
На третий день Ёсиэ начала жаловаться на острую боль в области копчика. Оказалось, там сильная опухоль. Вздутие было какой-то странной, неправильной формы, как будто под кожу залезла лягушка, и мне не удавалось как следует его прощупать – даже при легком прикосновении Ёсиэ чуть не подпрыгивала от боли. Прикладывая пластырь с мазью, я не мог оторвать глаз от ее чуть порозовевшей кожи. Тело у нее было молодое, упругое, совсем как у юной девушки. Я подумал, что Ёсиэ с ее по-детски доверчивой душой всего только на восемь лет старше моего сына Хадзимэ, и меня захлестнула будто прорвавшая запруду волна сострадания и нежности.
– Послушай, – обратился я к ней. Она сидела с таким умиротворенным видом, словно начисто забыла о событиях трехдневной давности. – Как ты считаешь, что самое печальное в этом мире?
Ёсиэ подняла голову и повернулась ко мне. Ее лицо с ввалившимися щеками казалось еще более осунувшимся.
– Ну скажи, что.
– А как ты думаешь?
– Кто знает… – Она отвернулась. – Но что же все-таки?
– Самое печальное, когда любящий человек теряет рассудок. – В ответ на мои слова Ёсиэ сильно, всем телом вздрогнула.
– Да. Это действительно печально, – проговорила она, легла на бок и протянула ко мне руки. Я взял ее ладони в свои и пристально смотрел на нее. Гладил ее маленькое, умещавшееся в моей ладони личико. Глаза Ёсиэ, отвечавшие мне улыбкой, стали светло-карими, из них струилось тепло, и они походили на прозрачные хрустальные шарики, пронизанные солнечными лучами. Я крепко прижал ее к своей груди.
– Ёсиэ, а ты знаешь, что на свете самое страшное?
– Смерть?
– Нет! Мое безумие…
Спустя несколько дней я вышел из дома по делам. Денег у меня не было даже на метро, не говоря уже о том, чтобы зайти в кафе и подождать, не заглянет ли туда кто-нибудь из друзей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23