– Акио что-то там приготовила. – С этими словами он извлек из холодильника сырую рыбу, приправленную уксусом с сахаром, и батат, сваренный в соевом соусе.
– А у меня осьминог.
Я крупно порезал купленного мною осьминога, приправил его уксусом.
– В этом году, видать, будем питаться одними осьминогами.
– Есть еще и моти.
– Пиво будешь?
– Еще бы! Блеск!
Я не мог взять в толк, из каких побуждений Хадзимэ в общении со мной стал употреблять словечки типа «блеск», модные у спортсменов и болельщиков. Ростом Хадзимэ был выше Дзиро, вымахал за сто восемьдесят, но худощав и с плоской как доска грудью. Спортом он не увлекался и со спортсменами особенно не дружил.
– А все-таки весело тогда было, – проговорил Хадзимэ каким-то неестественно бодрым голосом. Он, похоже, тотчас захмелел.
– Это когда же?
– А когда на Новый год мы всей семьей путешествовали. Побывали в Осака, Киото.
– Ах, тогда? Верно. Тебе было лет шесть.
– Весело провели время.
– Хм, вот как? Неужели так весело? – Я был поражен. – Ведь мы ехали тогда в ужасной тесноте и немало натерпелись.
– Да, вроде бы так.
– В переполненной электричке добрались до Осака, а дальше, до Киото, решили ехать на машине, но оказалось, что шоссе совершенно забито. Кое-как дотащились до Киото, потеряли немало времени. И на обратном пути тоже была давка. – Но Хадзимэ, видимо, этого не помнил. – Ты что, забыл? А храм Сандзюсандо?
– У меня почему-то в памяти осталось только ощущение радости. Нет, точно, – проговорил Хадзимэ и раскатисто расхохотался.
Зато мне запомнились только автомобильные пробки. Именно я предложил поехать всей семьей, но нам пришлось пережить немало трудностей, и в памяти не осталось ничего, кроме раздражения и досады.
– Вот уж не ожидал! Ведь тогда и у вас всех были хмурые лица.
– Хм. – Хадзимэ с непроницаемым видом потягивал пиво.
– И все же, неужто было так весело? – переспросил я и вздохнул.
– Конечно, весело.
– А разве поездка в Синею не получилась более приятной, чем та? Это было тоже в новогодние праздники. Снег шел.
Хадзимэ налил мне пива, а я в свою очередь наполнил его стакан. Он сразу же осушил его. Я подлил ему еще.
– А не помнишь, как мы под зонтиками ходили на горячие источники?
– Да, припоминаю.
– Дзиро был тогда совсем маленьким. У него из-под зонта только ноги едва выглядывали, и сзади казалось, что шагает один зонт. Все от умиления смеялись.
– Да-да.
– Выпьешь еще?
– Угу. – Хадзимэ мог, видимо, пить сколько угодно.
– Я… Я чувствую себя виноватым перед тобой, отец, – вдруг начал Хадзимэ. Я заметил, что глаза его увлажнились, словно он вот-вот заплачет. Нет, он и в самом деле плакал. – Сейчас не такие времена, чтобы мне жить нахлебником. Ты выдержишь, не умрешь, директор? – Глазами, полными слез, сын смотрел на меня в упор. Его губы, мокрые то ли от слюны, то ли от пива, мелко дрожали. – Я понимаю, как тяжко приходится нашему директору. До сих пор мы жили, ни в чем не зная нужды. – Хадзимэ опустил сжатые в кулаки руки. Его широкие и прямые, как доска, плечи напряглись. – Если ты, директор, сейчас умрешь, на мне останется неоплаченный долг за твою доброту. Я не хочу твоей смерти. Мне нужно только одно – чтобы ты жил. Мне довольно и этого. Если издательство потерпит крах, я восстановлю его. Только нужно, чтобы ты дожил до тех времен.
Я внимательно глядел на мелко вздрагивавшие плечи сына. Меня удивило, что он произнес слово «смерть», которое я не только выговорить, но и в мыслях держать боялся. Ведь я полагал, что Хадзимэ ничего не знает о моих делах.
– Если бы только Акико немножко больше понимала тебя. Вот что печально, – произнес тихо Хадзимэ.
Мы с сыном намеренно избегали говорить об Акико. Мне казалось, что он, видевший ежедневно, как одинока Акико, не может упрекать мать за ее неожиданное решение – уехать в Новый год на чужую дачу. Проскользнувшее в его словах осуждение, хотя и сдержанное, потрясло меня до глубины души. Акико ни словом, ни намеком не дала знать Хадзимэ о моей связи с другой женщиной.
* * *
В первый день нового года пришел Дзиро. После поступления в школу сумо он появлялся в родительском доме только раз в году – в Новый год. Он с нерешительным видом топтался в прихожей. На нем было темно-синее кимоно в белую крапинку, коричневато-зеленого цвета пояс завязан сбоку, красиво уложенные в пучок волосы блестели и казались мокрыми.
– Поздравляю! – Даже голос его стал хриплым, как у борца.
– С Новым годом! Мамы нет дома. Проходи скорее.
– Куда же она ушла?
– Уехала на дачу к соседям, – ответил я с невозмутимым видом. – Эй, Хадзимэ! Дзиро пришел! – крикнул я, повернувшись к внутренним покоям.
– Привет! – громко поздоровался прибежавший Хадзимэ. Дзиро пошел в свою комнату. Он осмотрел, потрогал руками книги, письменный стол и другие вещи, оставшиеся на своих прежних местах, затем вернулся в гостиную, встал с рассеянным видом около стола, на котором стояли тарелки с едой.
– Садись. Может, поджарить моти?
– Не надо. Моти я уже ел у себя в общежитии. – Усевшись за стол, Дзиро спросил: – А не найдется ли кинтона с каштанами? Признаться, я шел домой, предвкушая его отведать.
– Нет, наверное. – Хадзимэ стал шарить в холодильнике. – На самом деле нет, – сказал он и извлек из холодильника нарутомаки.
– Ты с детства любишь это кушанье из каштанов.
Дзиро с необычайной медлительностью начал есть нарутомаки. Только его манера есть ничуть не изменилась. Он походил на животное, монотонно поглощающее пищу. Нет, скорее на машину, запущенную в замедленном темпе. Руки его двигались с точно выверенной скоростью, и только иногда, нарушая этот ритм, он подцеплял кусок рыбешки, варенной в сладком маринаде, и отправлял его в рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23