Напротив, равнодушие сильнее всего ощущается в тех случаях, когда суть сна совершенно реальна. Субъект подсознательно понимает свою неспособность изменить переживаемую им ситуацию и поэтому невольно поддается усталости, апатии и равнодушию, чтобы скрыть от себя самое главное – полную беспомощность перед истинной проблемой, которая должна быть решена».
Только через несколько месяцев Эллиот понял, что отсутствие у Эми каких бы то ни было реакций означало лишь безмерную глубину переживаемых ею чувств. Фрейд был прав: кажущееся равнодушие служило для Эми защитой в ситуации, которую необходимо было изменить. Но Эми чувствовала, что сама она изменить что-либо не в силах; к тому же у нее сохранились младенческие воспоминания о трагической гибели ее матери.
Но это объяснение придет намного позже, а пока Эллиот был разочарован безразличием Эми. С того самого момента, когда было принято решение отправиться вместе с Эми в Конго, Эллиот не раз думал о любой возможной реакции гориллы, но только не о полном равнодушии, и совершенно не понял сути и важности ее реакции. А суть состояла в том, что посещение города Зиндж было настолько чревато опасностями, что Эми видела один выход: сделать вид, что этих опасностей не существует.
Все утро Эллиот, Мунро и Росс расчищали подступы к зданиям в самом сердце города, с трудом прорубаясь в плотных зарослях бамбука и обвивавших его колючих лиан. К полудню их усилия были вознаграждены: они вошли в здания, подобных которым еще не видели. Это были инженерные сооружения с обширными пещерообразными подвалами, спускавшимися на три-четыре этажа ниже уровня грунта.
Подземные сооружения восхитили Росс – не столько своим совершенством, сколько самим фактом существования. Они доказывали, что жители древнего Зинджа овладели техникой земляных работ, без чего разработка алмазных копей была бы немыслима. Мунро придерживался того же мнения:
– Что-что, – сказал он, – а ковыряться в земле они умели.
Радость открытия немного омрачало то обстоятельство, что, кроме глубоких подвалов, в глубинах города исследователи не нашли ничего интересного. Во второй половине дня они углубились в город еще дальше и неожиданно натолкнулись на здание, настолько богато украшенное барельефами, что его тут же назвали галереей. Установив связь между видеокамерой и спутниковым ретранслятором, они обследовали изображения.
Оказалось, что на большинстве барельефов изображены сцены из обыденной жизни. Женщины готовили пищу на костре, дети гоняли мяч какими-то палками, писцы, сидя на корточках, царапали что-то на глиняных табличках. Целая стена была посвящена сценам охоты: мужчины в коротких набедренных повязках с дротиками в руках преследовали зверя. Наконец появились и сцены работы в алмазных копях: из прорытых в земле тоннелей мужчины выносили корзины, доверху наполненные камнями.
В обширной панораме жизни бросалось в глаза отсутствие некоторых деталей. Жители Зинджа приручили собак и охотились с ними, виверры жили у них как домашние животные, но нигде не было ни одного изображения вьючного животного. Очевидно, древним жителям Зинджа не пришло в голову использовать животных для перевозки грузов, а все тяжелые работы выполняли рабы. Больше того, жители древнего города, судя по всему, не знали и колеса, потому что нигде не было изображено ничего, похожего на тележку или тачку. Все грузы переносили на руках в корзинах.
Мунро долго рассматривал барельефы и наконец задумчиво проговорил:
– Не хватает еще чего-то. Никак не могу сообразить чего именно.
В этот момент все трое рассматривали сцену добычи алмазов: из вырытых в земле темных ям появлялись люди с корзинами, полными алмазов.
– Ну конечно, – щелкнув пальцами, воскликнул Мунро, – нет полицейских!
Эллиот с трудом подавил улыбку: нетрудно предположить, что такой человек, как Мунро, размышляя о давно исчезнувшей цивилизации, прежде всего вспомнит о карательных органах.
Но Мунро убеждал, что это не случайно.
– Вы только послушайте, – говорил он. – Этот город существовал постольку, поскольку существовали алмазные копи. Здесь, в самом сердце джунглей, никакой другой причины строить город не было и быть не могло. Зиндж был цивилизацией рудокопов: богатство города, его торговля, его повседневная жизнь – буквально все здесь зависело от рудокопов. Это классический пример системы монокультуры или, точнее, сверходнобокой экономики. И может ли быть, чтобы копи и рудокопов не охраняли, не контролировали, не проверяли?
– На барельефах мы не видим и многого другого, – возразил Эллиот. – Например, как люди едят. Возможно, изображать охранников запрещала религия.
– Возможно, – признал Мунро, оставаясь, впрочем, при своем мнении. – Но во всем мире в любом районе добычи ценных ископаемых охранники прямо-таки бросаются в глаза. Посмотрите на алмазные месторождения в Южной Африке или на разработки изумрудов в Боливии: первое, что вы там увидите, – ребят из службы безопасности. А здесь, – сказал Мунро, показывая на барельефы, – ни одного охранника.
Карен Росс предположила, что, быть может, в Зиндже не было потребности в охранниках, что, возможно, жители города были мирными и законопослушными людьми.
– В конце концов, все это было очень давно, – добавила она.
– Человеческая природа не меняется, – парировал Мунро.
Путешественники покинули галерею и оказались на открытом дворе, заросшем спутанными лианами. С другой стороны двор ограничивали колонны здания, чем-то напоминавшего храм. Внимание исследователей тотчас же привлекли разбросанные по двору десятки каменных лопаток – точные копии той, что днем раньше нашел Эллиот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109