– Вот это уж напрасно! У вас сложная работа, я понимаю. Но здесь вы допускаете ошибку. Я за соседа ручаюсь. Пушкарев – отличный парень.– Ну а если оставить первые впечатления?.. Он мог взять? – полюбопытствовал Савин.Куприянов был готов к любому вопросу, но не к такому.– Нет, – решительно ответил он. – Абсолютно исключено. У него необыкновенная порядочность… Он скоро придет, сами убедитесь.– Уже не придет, – словно ринувшись в наступление, вмешалась в разговор вошедшая дежурная.– Почему? – удивился Куприянов.– Пушкарев около семи рассчитался и уехал из гостиницы. А кроме него, в номер никто не заходил. Даже горничная. Видите, его постель свежим бельем не застелена…Куприянов угрюмо молчал.– Ну, что скажете? – спросил Арсентьев.– Фу-ты, ерунда какая. Даже не предупредил. Прямо удивляюсь. – Куприянов был явно расстроен.Кто-то приоткрыл дверь и вызвал дежурного.– Пушкарев знал, где лежат деньги? – спросил Арсентьев. Ответа не было.– Вы не ответили на мой вопрос.– Знал! Я просил его отдать деньги моему другу.– К нему ребята захаживали? Куприянов задумался.– Кроме девушки с верхнего этажа и ее знакомого, никто.– Опишите внешность Пушкарева, – попросил Савин. Куприянов понял сразу, что от него требуется.– Это пожалуйста. Лет восемнадцать. Рост? Почти под сто восемьдесят. Сейчас ребята крупные. Одет? Куртка из синтетики, синяя, коричневые брюки, рубашка красная с широким воротником и джемпер черный…– Особые приметы?– Не понял… Хотя… Блондинистый, курчавый. На таких девчонки смотрят…– Это не особые приметы, – прервал Арсентьев. – Для нас особые приметы – родинки, шрамы, наколки, хромота, например, косоглазие, – пояснил он.– Что вы! Ничего этого у него нет.Вернулась дежурная. Она оказалась достаточно сметливой. В руке держала карточку проживающего в гостинице. В ней значилось, что Пушкарев Виктор Андреевич, прибывший из города Тбилиси, выписался из гостиницы шестого марта в 18.45. Савин пальцем указал на графу, где стояла дата предполагаемого выезда. Пушкарев уехал на неделю раньше. Карточка была заполнена его рукой.– Интересная деталь, – сказал Арсентьев Савину. – Запиши его данные.Дежурная смотрела страдальчески.– Теперь из-за этой кражи склонять на собрании будут, премии лишат. – Она прижала ладони к щекам. На глазах появились слезы. – Вы хоть сказали бы директору…– Да будет вам, из-за этого премии не лишают, – успокоил Савин. – Хотя чем черт не шутит…– Вас премия беспокоит, нас – это преступление, новый потерпевший и то, что еще один человек под суд пойдет, – сказал Арсентьев. – История одна, а интересы разные.Дежурная замкнулась в гордом молчании и ушла.– Давай, Савин, приглашай понятых, – выбросив руку, Арсентьев посмотрел на часы.Куприянов сидел притихший, посматривая снизу вверх на Арсентьева.– Я так скажу, по-простому. Говорим, пишем, убеждаем, а сколько еще мерзавцев воруют, обманывают, грабят… Вот и получается – они на нас с ножом, с отмычкой, а мы их все к сознанию призываем. В общем, самоутверждаются преступники на нашем кармане и нашем здоровье, – сердито бросил он. – Выходит, они стыд в архив сдали?Арсентьев нахмурился.– Можно поставить вопрос и по-другому. Почему кое-кто из людей частенько отводит глаза от хамов, хапуг, взяточников, воров? И от тех, кто сгибается в поисках спокойной жизни перед ханжами, стяжателями и лицемерами, хотя и знает, что они ничтожество, но слова громкого не скажет? Не потому ли преступники порой вольготно себя чувствуют? Вот вам и пережитки прошлого! Как ответить на этот вопрос? Ведь важно, чтоб подонки безнаказанность не чувствовали.Куприянов сдержанно кашлянул. Арсентьев продолжал:– Почему одни, спасая других, бросаются в огонь, ледяную воду, безвозмездно отдают кровь, а другие не так уж редко становятся безразличными, когда встречают куражащихся хулиганов, когда видят, что вор обкрадывает другого человека? Неужели они робеют перед кучкой прохвостов? В чем загвоздка? Может, не хватает им чувства достоинства, гордости?..– А хулиган расценивает по-своему: не осадили – выходит, можно, – проговорил Куприянов.Вошел Савин с понятыми. Он вновь зашагал по номеру, заглянул в шкафы, осмотрел тумбочку, которой пользовался Пушкарев.– Как бы продуманно человек ни совершал преступление, как бы изобретательно ни отводил от себя подозрения, всего предусмотреть не может, – уверенно сказал он. – Все равно следы оставит!– Только где следы? – спросил Арсентьев.Славин не ответил, прошел в ванную комнату и вскоре вернулся.Пушкарев явно торопился с отъездом. Забыл мыльницу, зубную щетку и даже неотправленную открытку домой оставил в ящике тумбочки. Присев к журнальному столику, Савин принялся за протокол осмотра.Куприянов написал заявление быстро. О Пушкареве отозвался хорошо. Его лицо порозовело и выражало смущение. Видно, от взволнованности он клетчатым платком изредка вытирал лоб.Понятые ушли. Вошла дежурная с чайником.– Попейте чайку, не повредит. Между прочим, уже одиннадцатый час…– Спасибо! – поблагодарил Савин. – Можно стаканчик.Дежурная, сияя улыбкой, удалилась.– Даже в голове не укладывается, – щурясь, словно припоминая что-то, сказал Куприянов. – Последние дни Пушкарев в деньгах затруднялся. Я это чувствовал. Приглашал завтракать, обедать. Он к этому отнесся неодобрительно. Обиделся. Вот такая деталь…– Вы считаете, он это от скромности? – угадывая недосказанные слова, спросил Арсентьев.– Несомненно, – категорично ответил Куприянов. – Его скромность не только в этом. Я думаю…– Что вы думаете? Куприянов промолчал. Вернулась дежурная.– Наверное, это поможет вам, – сказала услужливо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83