Архитектурный корпус, если ты обратишься к карте, представлен ярко-красным флажком.
Гноссос взглянул на карту, допил «метаксу», ничего не сказал. Овус давил:
— Карбон слишком amour-propre . Едва ли тебе известно, к примеру, что он может занять один из министерских постов в Вашингтоне.
— Перестань.
— Государственного секретаря, Гноссос, прикуси язык.
— Государственного секретаря?
— Очередной Даллес. А теперь готовься. Готов? Сьюзан Б. Панкхерст — Дочь Американской Революции.
— Ну да?
— Прямой потомок Джона Адамса.
— Не может быть.
— И всего, что мы знаем о Джоне Адамсе.
Гноссос сел.
— Стоит Карбону уйти — по какой угодно причине, скажем, принять пост в кабинете, — и она становится Президентом университета.
— Стоп.
— Таков регламент. Бумага лежит у тебя под локтем. — Овус достал из колоды пиковый туз и показал его Гноссосу. Затем опять заговорил в интерком:
— Сестра Фасс, еще двойную «метаксу». — Отложив карту в сторону, он глубоко вздохнул и временно погрузился в молчание. — Калвин Блэкнесс у нас в хунте. Так же как и ваш друг композитор Грюн.
— Врешь.
— Спроси сам.
Тихо вошла сестра Фасс и налила в пустой стакан Гноссоса новую порцию «метаксы», предварительно достав хирургическими щипцами из ведерка кубик льда. Затем пощупала у Овуса пульс.
— Вас ждут люди из хунты, сэр. И я могу заняться адресографом — начиная с одиннадцати ноль ноль.
— Через минуту.
Она вышла, виляя задом, и Гноссос сказал:
— Нет.
— Что нет?
— Я не могу. Это не моя сцена. Слишком много политики.
— Все когда-нибудь бывает de novo , дружище.
— А мне насрать.
— Мисс Клея тоже с нами.
— Что?
— Как и Фицгор. И твой кореш Хеффаламп, по крайней мере — пока не уехал на Кубу. Мы победим, Гноссос, и vae victus , когда это произойдет. Ты хочешь Prix de Rome ? А Пулитцеровскую премию?
— А как насчет травы? Я просто спрашиваю, учти?
— Наше доверенное лицо только что выиграло попечительство в Сандозе.
— В Сандозе?
— Одноименная лаборатория. Крупнейший в мире производитель синтетического мескалина. Хочешь заняться исследованиями?
— Стоп! — Гноссос подпрыгнул и зашагал по ковру от стены к стене. Перевернул бейсбольную кепку задом наперед, потом козырьком в сторону и наконец опять прямо. Остановился и щелкнул костяшками счетов. — Ты злостное дерьмо, ты знаешь об этом, Овус?
— Au contraire, Гноссос, я творю добро. — Овус выпрямил спину и снял очки. — Закрытое сообщество — вот наше убежище и спасение. Ответы на вопросы непосредственной выгоды, как тебе известно, применимы и к микрокосму. Почти по определению, nicht wahr ?
— Хватит. Я ухожу.
— Подумай как следует.
— Я занят. Пока. Уколись стрептомицином, перестанешь капать. Триппер действует и на голову тоже.
— Все может быть. Sholom aleicheim , Гноссос.
Дверь широко распахнулась и вплыла сестра Фасс все в том же полосатом халате. Но вместо сестринской шапочки на голове у нее теперь был закручен узел с воткнутыми в него карандашами. Она без слов села около адресографа, ловко засунула в него подносик с табличками и наступила на педаль стартера. Следом появились Джуди Ламперс в бирюзовом ангорском свитере, Дрю Янгблад в белой рубашке, Хуан Карлос Розенблюм в огромном «стетсоне», и декан Магнолия в мятом льняном костюме.
— Добрутро, мстр Паппадопулам. — Магнолия с натянутой улыбкой.
Говорить Гноссос уже не мог. За деканом вышагивал Джордж Раджаматту, прижимая ухом транзисторный приемник и держа в руке термос, в котором брякали кубики льда.
Когда общество заполнило комнату, сестра Фасс ко всеобщему удивлению почтительно произнесла:
— Готовность номер один.
На запертом телефоне мигала лампочка — судя по всему, уже несколько секунд. Овус отстегнул ключ от платиновой цепочки, висевшей у него на шее. Потом замер и перевел многозначительный взгляд с Гноссоса на сестру Фасс, которая тут же объявила:
— К сожалению, мистер Паппадопулис, вам придется уйти.
Ему указывали на дверь.
В коридоре на больничной каталке его ждал Хеффаламп. Увидев Гноссоса, вскочил и вытащил из кармана часы.
— Быстро, Папс, у нас нет времени.
— Боже, что еще?
— Некогда болтать, пошли, рис и все остальное я уже купил.
— Рис?
— Свадьба, старик.
От этого слова у него мерзко закружилась голова. Скользя мимо органов чувств, больничные стены валились прямиком в безумие.
— Вы с Джек, старик, нет, только не это, она же лесби.
— Утихни, Папс.
— Мне плохо.
Хефф усадил его на каталку и повез к выходу.
— Это английская цаца, как ее там? Памела.
— Уотсон-Мэй?
— Ага, мы уже опаздываем. Джек взяла у Фицгора «импалу».
Гноссос тер пальцами глаза и так в кресле выкатился через викторианские двери на яркое солнце. Машина с опущенным верхом стояла у обочины, Джек впихнула его внутрь, улыбаясь и ни о чем не спрашивая. Когда они отъехали, он жалобным голосом произнес:
— Сумасшедшая сука. Сказала мне, что Симон отравился выхлопом.
— Так и есть, старик. — Хефф с переднего сиденья. — Это уже другой.
— Другой?
— А ты не слыхал? Фицгор разве не говорил?
— Кто, черт побери?
— Моджо.
Услыхав это имя, он мягко повторил его в пространство рядом с собой — так, словно там сидел еще один Гноссос:
— Моджо.
— Насколько я знаю, он хотел, чтобы ты был у него шафером, но тебя не смогли найти.
— Моджо?
— Пришлось брать этого мальчика Хипа. — Они повернули на Авеню Академа. — Давай, Джек, быстрее, уже началось, наверное.
Гноссос закрыл полувоспаленные, тяжелые от стыда глаза, сполз вниз по кожезаменителю сиденья и приставил палец к виску, словно «смит-и-вессон» 38-го калибра. Но прежде чем спустить курок, он успел подумать о том, что
сорванные лепестки иначе
звались бы сбитыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97