У всех были семьи, и их там ждали. Прощаясь, каждый брал с Фила слово снова открыть булочную и вернуться к работе — единственному, что у него оставалось. Фил всякий раз бурчал что-то вроде бы утвердительное.В конце концов мы остались одни. Не нужно было никуда идти, ничего делать: каждый завалил кладовку припасами минимум на месяц.Сейчас, когда меня не отвлекали тётушки и кузины, я почувствовал, как мало-помалу перестаёт действовать новокаин официальных церемоний. До того я воображал, что знаю, что такое боль. Теперь понимал, что это был всего лишь первый шок. Боль только начиналась.— Эй, а ты ведь должен был вернуться в Нью-Йорк, — вспомнил как-то Фил без особого осуждения. Я не стал указывать на факт, что его булочная тоже не выглядит обитаемой. Ответил только:— Не могу. У меня встреча в новогоднюю ночь тут, в Крэнстоне.— С кем?— С тобой.— Это будет ужасно весело, — сообщил он, — но обещай, что следующим же утром ты двинешься домой.— О'кэй, — сказал я.— О'кэй, — сказал он.Мои родители звонили каждый вечер.— Нет, не нужно, миссис Бэрретт, — отвечал Фил. Наверное, она спрашивала, чем может... помочь.— Не нужно, отец, — говорил я, — Спасибо.Фил показал мне секретные фотографии. Те самые, которые Дженни категорически запретила показывать мне.— Чёрт побери, Фил, я не хочу, чтоб Оливер видел меня с этими зубными скобками!— Но, Дженни, ты была прелестна!— Сейчас я прелестнее, — отвечала она — очень в духе Дженни, — и ещё — никаких детских фотографий, Фил.— Но почему? Почему нет?— Я не хочу, чтобы Оливер видел меня толстой.Я ошарашено наблюдал за этой милой перепалкой. К тому времени мы уже были женаты, и скобочное прошлое вряд ли могло бы стать причиной развода.— Эй, кто здесь главный? — поинтересовался я.— Угадай с трёх раз, — улыбнулся тогда Фил. И вернул альбомы на полку — нераскрытыми.Сегодня мы открыли их. Там оказалось много снимковПрежде всего — Тереза Кавиллери, жена Фила.— Она была похожа на Дженни.— Она была красивой, — вздохнул он.Где-то между толстой Дженни и Дженни-в-скобках, Тереза исчезла из альбома и больше не появлялась.— Не надо было давать ей ехать в ночь, — сказал Фил так, будто авария, в которой она погибла, случилась только вчера.— Как ты выдержал? Как мог вынести это? — я эгоистично надеялся, что сейчас услышу рецепт, который немедленно поможет мне.— Кто сказал, что я мог выдержать? — ответил Фил, — Но у меня была маленькая дочка...— Чтобы заботиться...— Чтобы заботиться обо мне.И он рассказывал... Как Дженни делала всё, чтобы помочь ему. Чтобы облегчить его боль. Он должен был не мешать ей готовить. И, что страшнее, должен был есть кое-какие из её ранних произведений, изготовленных по рецептам из буклетов супермаркетов. Она заставила его не бросать боулинга-с-ребятами по средам. Она делала всё, чтобы он был счастлив.— Тогда почему ты так и не женился, Фил?— Что?— Из-за Дженни?— Боже ты мой, нет конечно. Она изводила меня, пытаясь женить. Даже сватать пробовала.— Дженни?— Господи, она пыталась сбыть меня каждой подходящей италоамериканке от Крэнстона до Потакета.— Одни старые девы?— Некоторые были очень ничего, — удивил он меня, — мисс Ринальди, например, её учительница английского...— Да?— Была очень даже. Мы встречались довольно долго. Сейчас она замужем. Трое детей.— Ты не был готов к этому, Фил, не так ли?Он посмотрел на меня и покачал головой:— Эх, Оливер... Даже если и так — кто я такой, чтоб надеяться, что Всевышний даст мне второй раз то, чего у многих не было вовсе.И он отвернулся, жалея, кажется, что сказал правду.На Новый Год Фил буквально запихнул меня в поезд и отправил домой.— Ты обещал, что вернёшься на работу.— Ты тоже, — парировал я.— Это помогает. Поверь мне, Оливер, это на самом деле помогает.И поезд двинулся.Фил оказался прав. Погрузившись с головой в проблемы других, я нашёл выход для подступающей ярости. Кто-то где-то подставил меня, так мне начинало казаться. Кто-то управляющий эти миром, кто-то в Небесной канцелярии. И я почувствовал, что должен восстановить справедливость. Всё чаще меня привлекали дела о судебных ошибках. И сколько же плевел оказалось в этом нашем прекрасном саду!Благодаря делу «Миранда против штата Аризона» (384 U.S. 436), я сразу оказался зверски занят. Верховный суд признал, что подозреваемый должен быть информирован о своём праве хранить молчание до момента, пока не получит адвоката.Понятия не имею, сколько народу до того было осуждено из-за своей болтовни, но я потихоньку зверел на всех них.Например, на Ли Роя Сиджера, который уже прочно сидел, к тому моменту, когда я получил его дело. Ли был осуждён на основании собственноручно подписанного признания, умело (но ведь законно же?) выбитого у него после затяжного допроса. К тому времени, когда парень ставил свою подпись, он не был уверен ни в чём, кроме, разве что того, что быть может ему дадут наконец поспать. Пересмотр его дела был одним из главных в Нью-Йорке, построенных на прецеденте Миранды. И мы провернули его в лучшем виде.— Спасибо, мужик, — сказал он мне и повернулся, чтоб поцеловать плачущую от счастья жену.— Расслабьтесь, — ответил я, вставая. Разделить счастье Ли Роя Сиджера не получалось. У него была жена. Да и в любом случае мир был полон тех, кого мы, юристы, между собой называли «трахнутыми».Вроде Сэнди Уэббера, ввязавшегося в затяжную дуэль с призывной комиссией. Там вообще ничего нельзя было предсказать до последнего момента. Сэнди не был квакером, и не мог представить никаких доказательств того, что именно «глубокая и искренняя вера», а не обыкновенная трусость мешают ему служить в армии. Несмотря на весь риск, уезжать в Канаду он не хотел.
1 2 3 4 5 6 7 8