— Будучи одной из форм строительства семейного очага, вязание сигнализирует о готовности сочетаться браком, — изрекла она. * * * Отец купил парусную шлюпку, и Генри спросил, не хотим ли мы испытать ее.Он и в Нантакете ходил под парусом, но, похоже, Джулия в этой области могла дать ему сто очков вперед. Она осмотрела шлюпку с таким видом, словно всю жизнь плавала на парусниках.Нам нужно было выбраться из лагуны. Джулия велела нам сменить галс, а когда скомандовала: «Полный вперед!», Генри передразнил ее и рассмеялся. Я вспомнила, что отец точно так же подтрунивал над матерью. Кажется, Джулии это не понравилось, но Генри и не подумал сменить тон.Нам ничто не мешало смеяться вместе с ним. Но ни я, ни Линда не смеялись. * * * Перед обедом, пока Линда и Джулия принимали душ, мы с Генри сидели на веранде, ожидая своей очереди. У дома за лагуной появились стены, и мы не могли больше любоваться закатом солнца на заливе. Был конец дня — единственная пора, которая напоминала здесь о Нантакете. Свет вдали был теплым и розовым и окрашивал в легкие цвета деревья и воду, — это напоминало возникавшие в памяти радужные видения.Я спросила у Генри, хорошо ли они провели время на Марта-Виньярде.Он ответил:— Классно.И добавил, что они останавливались в молодежном общежитии, как будто это что-то объясняло. Я ожидала услышать, что именно.Но он заговорил о том, что решил этой осенью начать учиться в Колумбийском университете, и произнес это с таким многозначительным видом, что я решила: за этим, вероятно, кроется разрыв с Джулией. Возможно, он уже видел себя в студенческом городке и думал, что там она будет для него неподходящей парой.Я спросила:— Ты всерьез собираешься в Нью-Йорк?Он кивнул.Отец, конечно, этому обрадовался. Кажется, это была его мечта, которую он мог лелеять до тех пор, пока не увидел бы Генри в мантии и четырехугольной шапке бакалавра. * * * День труда День труда отмечается в США в начале сентября. (Здесь и далее примечания переводчиков и ред.)

пришелся на конец недели. Генри и Джулия отправились в Саутгемптон на большую вечеринку, которую устраивала ее мать. Наши родители тоже отправлялись на подобное мероприятие, и вечером, выгуливая Атланта, я слышала звуки гуляний по обеим сторонам лагуны. Я подумала, что Оливер Билл и я были, вероятно, единственными, кого никуда не пригласили. Чтобы подбодрить себя, я сказала Атланту:— Мы с тобой одни на целом свете, Перчик.В воскресенье приехала бабушка. Шел дождь, от которого разыгрался ее артрит, сделав ее еще капризнее, чем обычно. Она цеплялась за каждую мелочь и замучила маму вопросами вроде: «Луиза, почему ты носишь эти шорты?»Отец ретировался в спальню — вздремнуть.Когда бабушка произнесла свою неизменную фразу: «Помнишь прическу, которую тебе сделали той весной в Париже?», имея в виду двадцатипятилетней давности весну, проведенную моей мамой за границей, мама притворно зевнула и сказала, что тоже не прочь немного вздремнуть.Оставшись с бабушкой наедине, я сказала:— Мне кажется, маме нравится ее нынешняя прическа.— Тогда была лучше, — стояла на своем бабушка.Но тут я перешла в атаку:— А как бы ты себя чувствовала, если бы тебе нравились твои короткие волосы, а твоя мама постоянно говорила, что тебе больше идут длинные?— Пожалуй, носила бы длинные, — спокойно отозвалась бабушка, после чего внимательно на меня посмотрела и промолвила: — Тебе следует позаботиться о своих волосах, Джейн. Ты выглядела бы хорошенькой, если бы сделала нормальную прическу.Я даже не стала изображать зевоту, а просто пошла в спальню родителей. Они лежали в постели и читали. Я примостилась между ними.— Она чокнулась на парижских прическах, — сказала я. — Что бы это значило?— Понятия не имею, — ответила мама.— Прямо-таки зациклилась на прическах того времени, — продолжала я, хотя родители, похоже, и впрямь читали, вместо того чтобы слушать меня. Но это меня не остановило, и я добавила, что бабушка, кажется, считает, будто зеркало души — не глаза, а волосы.Мама хихикнула. По отношению к своей матери она становилась как бы моей сверстницей.Отец буркнул:— Волосы — это крыша души. * * * Перед обедом бабушка читала газету, что-то бормоча себе под нос и жалуясь неизвестно кому, что мир катится в тартарары. Все теперь не так, и ничего похожего на то, что было раньше.— Что же, по-твоему, в старые времена было хорошего? — спросила я, раздраженная ее сетованиями. Но тут же почувствовала, как резок мой тон, что мне не понравилось, и поспешила добавить: — Я имею в виду, чего тебе сейчас не хватает?Пока она собиралась с мыслям, я обосновывала в уме свою точку зрения, сводившуюся к тому, что теперь все гораздо лучше, чем раньше. Взять хотя бы гражданские права и эмансипацию женщин. Наконец она вымолвила:— Мальчик, зажигавший по вечерам уличные фонари, носил с собой табуретку.Тут я поняла: это подобно моей тоске по Нантакету, — и я мягко коснулась ладонью ее руки. Мне пришло в голову, что все куда сложней, чем я думала. * * * Мы заканчивали с десертом, когда появились Генри и Джулия. Мама немедленно разыграла такое же удивление, какое мы все испытали при внезапном приезде бабушки.— Глядите-ка, а вот и Генри!Он, казалось, этого и не заметил и своим молчанием как бы возложил на маму обязанность представить бабушке Джулию, которая пыталась изобразить улыбку, но не совсем справлялась с этой задачей. Или Джулия показалась бабушке старше, чем она была, или ей не пришлась бы по душе любая девушка Генри; во всяком случае, его она заключила в объятия, словно он все еще был мальчиком, а Джулии бросила тоном снежной королевы:— Здравствуйте!
1 2 3 4 5 6 7 8 9