Кирилл Михеич угощал.
Потом, на несчетном пивном ведре, скинул сюртук, засучил рукава и
шагнул в коридор за девкой. У Фроси телеса, как воз сена - широки... Ко-
лечки по жилкам от тех телес.
А в коридоре, с улицы ворвалась девка в розовом. Стуча кулаками в те-
совые стенки, заорала, переливаясь по деревенски:
- Де-евоньки-и... На пароход зовут, приехали!
Зазвенели дверки. Кирилла Михеича к стене. Шали на крутые плечи:
- Ма-атросики...
Отыскал Кирилл Михеич Фросю. Махнул кулаком:
- За все плачу! Оставайся! Хозяин!
- Разошелся, буржуй! Надо-о!.. И-иих!..
Азия - хитрая. Азия исчезла. И девки тоже.
И хитрый блюет на диване архитектор. На подстриженных усах - бараньи
крошки. Блевотина зеленоватая. Оглядит Кирилла Михеича, фыркнет:
- Прозевал?.. Я, подрядчик Качанов... я тово... успел...

---------------

На другой день, брат Фиозы Семеновны, казак Леонтий привез из бору
волчьи шкуры. Рассказывал, что много появилось волков, а порох дорожает.
Сообщал - видел среди киргиз капитана Артемия Флегонтыча, обрился и в
тибитейке. В голосе Леонтия была обида. Олимпиада стояла перед ним, о
муже не спрашивала, а просила рассказать, какие у волков берлоги. Леон-
тий достал кисет из бродеи, закурил трубку и врал, что берлоги у волков
каждый год разные. Чем старше волк, тем теплее...
Протоиерей Смирнов, в чесучевой рясе, пахнущей малиной, показывал
планы семнадцати церквей Кириллу Михеичу и убеждал, хоть одну построить
в византийском стиле. Шмуро - из-под пробкового шлема, значительно пово-
дил глазами. Передав Кириллу Михеичу планы, протоиерей, понизив голос,
сказал, что ночью на пароходе "Андрей Первозванный" комиссар Запус пир-
шество устроил. Привезли из разных непотребных мест блудниц, а на расс-
вете комиссар прыгал с парохода в воду и переплывал через Иртыш.
И все такая же золотисто-телесная рождалась и цвела пыль. Коровы, ко-
лыхая выменем, уходили в степь. На базар густо-пахнущие сена везли туго-
рогие волы. Одинокие веселоглазые топтали пески верблюды, и через Иртыш
скрипучий пором перевозил на ученье казаков и лошадей.
Кирилл Михеич ругал на постройке десятника. Решил на семнадцать церк-
вей десятников выписать из Долони - там народ широкогрудый и злой. Побы-
вал в пимокатной мастерской: - кабы не досмотрел, проквасили шерсть.
Сгонял за город на кирпичные заводы: лето это кирпич калился хорошо,
урожайный год. Работнику Бикмулле повысил жалованье.
Ехал домой голодный, потный и довольный. Вожжей стирал с холки лошади
пену. Лошадь косилась и хмыкала.
У ворот стоял с бумажкой плотник Горчишников. Босой, без шапки, зеле-
ная рубаха в пыли и на груди красная лента.
- Робить надо, - сказал Кирилл Михеич весело.
А Горчишников подал бумажку:

Исполком Павлодарского Уездн. Совета Р., К., С., К. и К. Ден. извеща-
ет гражд. К. Качанова, что... уплотнить и вселить в две комнаты комисса-
ра Чрезвычайного Отряда т. Василия Запуса.
Августа...

Поправил шляпу Кирилл Михеич, глянул вверх.
На воротах, под новой оглоблей прибит красный флаг.
Усмехнулся горько, щекой повел:
- Не могли... прямо-то повесить, покособенило.

IV.

Птице даны крылья, человеку - лошадь.
Куда ни появлялся Кирилл Михеич, - туда кидало в клубах желтой и ро-
зовой пыли исправничью лошадь "Император".
Не обращая внимания на хозяина, - давило и раскидывало широкое копыто
щебень во дворе, тес под ногами... И Запус проходил в кабинет Кирилла
Михеича, как лошадь по двору - не смотря на хозяина. Маленькие усики над
розовой девичьей губой и шапочка на голове как цветок. Шел мимо, и нога
его по деревянному полу тяжелее копыта...
Семнадцать главных планов надо разложить в кабинете. Церковь вам не
голубятня, - семнадцать планов - не спичечная коробочка. А через весь
стол тянутся прокламации, воззвания: буквы жирные - калачи, и каждое
слово - как кулич - обольстительно...
Завернул в камору свою (Олимпиаду стеснили в одну комнату) Кирилл Ми-
хеич, а супруга Фиоза Семеновна, на кукорки перед комодом присев, из
пивного бокала самогон тянет. А рядом у толстого колена - бумажка.
"Письмо!"
Рванул Кирилл Михеич, "может опять от фельдшера"? Вздрогнула сквозным
испугом Фиоза Семеновна.
Бумажка та - прокламация к женщинам-работницам.
Кирилл Михеич, потрясая бумажкой у бутылки самогона, сказал:
- За то, что я тебя в люди вывел, урезать на смерть меня хошь? Ехид-
ная твоя казацкая кровь, паршивая... Самогон жрать! Какая такая тоска на
тебя находит?
И в сознании больших невзгод, заплакала Фиоза Семеновна. Еще немного
поукорял ее Кирилл Михеич, плюнул.
- Скоро комиссар уберется? - спросил.
Пьяный говор - вода, не уловишь, не уцедишь.
- Мне, Киринька, почем знать.
- Бумажку-то откеда получила?
- А нашла... думала, сгодится.
- Сгодится! - передразнил задумчиво. - Ничего он не сказывал, гришь?
Не разговаривала?.. Ну...
От комода - бормотанье толстое, пьяное. Отзывает тело ее угаром, мыс-
лями жаркими. Колыхая клювом, прошла за окном ворона.
- Ничего я не знаю... Ни мучай ты меня. Господь с вами со всеми, что
вы мне покою не даете?..
А как только Кирилл Михеич, раздраженный, ушел, пересела от комода к
окну. Расправила прокламацию на толстом колене.
Жирно взмахнув крыльями, отлетела на бревно ворона и с недоверчивым
выражением глядела, как белая и розовая и синяя человечья самка, опустив
губы, вытянув жирные складки шеи, следила за стоящим у лошади желто-вих-
рым человеком.
За воротами Кирилла Михеича поймала генеральша Саженова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56