Опасность была столь велика, что мелькнула мысль о катастрофе…Летчик, к счастью, заметил свою ошибку и резко дал газ. Мотор взревел. Тысяча лошадиных сил подхватила самолет, и он, покачиваясь с крыла на крыло, как бы нехотя увеличивая скорость, полез вверх… ушел на второй круг.Вырвался общий вздох облегчения.Кто-то проговорил:— Нужно бы пораньше сюда подскочить.— Рискованно! — отрезал Трубаченко. — Японцы могли обнаружить посадку, а утром штурмануть.Мы не спуская глаз следили за виновником происшествия. Как-то он сядет? Ведь сумерки стали еще гуще, тьма спускается на землю. Разговоры прекратились. Даже шоферы бензозаправщиков и те выскочили из машин…— Да он же решил просто пошутить! — воскликнул Красноюрченко, когда самолет отлично приземлился.— Правильно! — поддержали другие.— Ну, теперь на ужин. И спать, — сказал Трубаченко.Полуторка тронулась.По пути мы захватили только что приземлившегося летчика. Никто не сказал ему ни слова упрека. Усталый, он был обескуражен своей оплошностью, молчал. Восемь вылетов в день — это почти в три раза больше нагрузки, которую, как считается, может выдерживать летчик. Но никто из нас не хотел показать, что он менее вынослив, чем товарищ.Машина доставила нас прямо к цистерне с водой, занимавшей среди юрт самое видное место.— Братцы славяне, в атаку! — прогремел Красноюрченко.Кузов полуторки разом опустел.— Комиссар! Давай из шланга! — сказал Трубаченко, сбрасывая гимнастерку.Я взялся за шланг.— Ух, хорошо! — крякал он, шлепая ладонями свое не тронутое загаром тело.— Жору, братцы, треба почище вымыть, — сострил кто-то насчет Солянкина, которого сегодня в полете с ног до головы обдало маслом, так как был поврежден мотор.— Масляный-то он еще свободней подкатится к Гале. Только сумеет ли поцеловать без подставки?..— Маленькая мышка всегда с большой копной дружит!— А копна с мышкой?— Да и не было еще в жизни случая, чтобы раздавила! — под одобрительный смех закончил Красноюрченко.…Окатившись свежей водой, мы словно смыли с себя всю дневную усталость, почувствовали сразу прилив свежих сил. Нервы успокоились, и каждый был рад любому веселому слову.Утренней подавленности как не бывало. Трудности предстоящей борьбы не страшили, и, довольные сегодняшним успехом, мы теперь еще больше уверовали, что сил разгромить японцев у нас хватит.Усердно вытирая могучую грудь полотенцем, Арсении проговорил:— Сейчас бы перед ужином по чарочке… С устатку…— Да, все стали плохо есть, — отозвался Красноюрченко. — Жара и полеты сказываются. Вот и сейчас только чайку хочется… А выпили бы — и поели.— Бедняга Иван Иванович, отощал! Я смотрю, утром новую дырку в ремне пробивает — на старой уже не сходится…— Ты, Солянкин, молчал бы. Нам аппетит никто не нагоняет. 5 Земля, прокалившаяся за день, еще дышала теплом, держалось полное безветрие. Не надевая гимнастерок, голые по пояс, мы вошли в юрту, освещенную маленькой лампочкой, получавшей питание от аккумулятора. Приготовленные постели были аккуратно свернуты и лежали у стены. На белых, растянутых посредине кошмы скатертях накрыт ужин, расчетливо расставленные тарелки с закуской, на каждого — вилка, нож и ложечка, прикрытые салфетками.— Пожалуйте кушать! — пригласил знакомый по прежнему аэродрому повар-усач в накрахмаленной, проутюженной белой куртке.— О-о, да тут все приготовлено, как на пир!— Стараемся как можем, — с достоинством отвечал повар.— Вид хорош, посмотрим, как харч!Пока выбирали постели и укладывали свое обмундирование, на скатертях появились две кастрюли.— Вот, пожалуйста, жареная баранина и рис по потребности, — объявил повар. — Чем богаты, тем и рады.— Неизменный монгольский барашек! — с деланной восторженностью констатировал Трубаченко, стараясь поддержать настроение. — Неплохое кушанье, кто привык.Но его дипломатия не удалась.— Зажали нас бараны, никак не оторвемся.— Рис всю дорогу…— Ох и надоело, братцы…Тогда я открыл главный сюрприз. Зная, что у старшего техника эскадрильи имеется для технических нужд чистый спирт, мы с командиром решили выдать на ужин каждому летчику по пятьдесят граммов (фронтовые сто граммов введены еще не были, но жизнь подсказывала их необходимость).Вначале в серьезности моих слов все усомнились, приняли их за шутку.— Иван Иванович, прошу быть тамадой, — обращаясь к Красноюрченко, сказал я.Это произвело впечатление.Четырнадцать кружек выстроились в ряд. А тамада, разливая содержимое фляги, деловым тоном объявил:— Всем по сорок девять грамм, а тебе, — он обратился к летчику, едва не разбившемуся на посадке, — восемьдесят, чтоб лучше успокоились нервы.— Да ты и себя не обошел! — заглянул Солянкин в кружку Красноюрченко.— Жора, помалкивай! — оборвал его тамада. — Пора бы тебе на двадцать втором году Советской власти знать, что у нас на дядю бесплатно не работают. И я себе за разлив отмерил на три с половиной грамма больше. В магазинах за это дороже берут.Потом обратился к повару:— Разъясните, пожалуйста, некоторым отрокам, как правильно, по-охотничьи, употреблять эту пахучую жидкость.— Да вы что, — удивился усач. — Только на свет родились? Не знаете, как спирт пустить в дело?..— Папаша, мы никогда его не пили, — с обычной своей серьезностью ответил за всех командир звена Миша Костюченко. — Я, например, впервые его вижу.Повар недоуменно покрутил свой черный ус и приступил к объяснениям.Трубаченко поднял кружку и предложил:— Давайте выпьем во славу русского оружия!Тост понравился всем. Чокнулись.— Ох, какой жгучий! Даже дыхание захватило, — сказал Арсенин, проглотив колбасу и вытаскивая из кастрюли большой кусок баранины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101