Наступили глубокие сумерки. Тускло замерцали звезды, обрисовался полудиск молодой луны.Впереди по курсу орудийными зарницами, пылающими кострами маячил район боевых действий. Промелькнул Халхин-Гол… Какая тьма царит на земле! «Неужели не выполню приказ командующего? Как же быть?!» Я набрал высоту, чтобы получше осмотреться. Луна светила вовсю, облегчая пилотирование самолета. В ее холодном свете земля просматривалась, но. кроме артиллерийских вспышек, глубоких теней да блеска воды, ничего нельзя было разобрать. Сплошной линии фронта не было, отличить свои войска в такой обстановке очень трудно. По заболоченной речушке Хайластин-Гол, которая разделила воюющие стороны, я отыскал свой объект разведки, спустился до высоты бреющего полета и стал закладывать глубокие виражи, до боли в глазах всматриваясь в землю, — безрезультатно; все скрывалось мглой, местность внизу казалась безжизненной.Впав в какое-то исступление, продолжал виражить.пока не зацепил обо что-то крылом. Выхватив самолет, я несколько секунд, скованный испугом, шел кверху свечой, испытывая такое чувство, как будто земля гналась за мной. Когда внутренний холод отпустил меня и самолет был выведен в горизонтальный полет, понял всю тщетность своих усилий и уже с полным безразличием ко всему полетел обратно. Досада одолевала меня: сделать столько вылетов на разведку и так опростоволоситься! Не разобрать, чьи войска, и так уверенно доложить!..Меньше всего отягощали меня мысли, как отыскать аэродром и произвести посадку ночью, — все делал механически и, должно быть, поэтому не волновался. Приземлился как нельзя лучше. 8 С первых же дней боевой жизни в эскадрилье был установлен порядок: моторы пробуются на рассвете. Их дружный рев — одновременно сигнал для подъема летного состава.На другое утро, едва зазвучала эта знакомая песня, я не стал ворочаться с боку на бок. выгадывая на сон еще несколько минут, а поспешно вскочил и оделся.Васильев с огорчением доложил, что самолет неисправен, и показал мне кусок металлической трубки, предположительно — мачты антенны, извлеченной из пробитого крыла.— А сказали, что все в порядке, — укоризненно заметил техник. — Я бы еще ночью все заклеил…По словам Васильева, на ремонт ему требовалось не более пяти минут, но этот срок заметно растянулся. И мы смогли взлететь парой, когда солнце уже поднялось над степью и ярко светило. Утро выдалось тихое, прохладное — ничто не мешало полету.Над Халхин-Голом держалась дымка, в воздухе висела пороховая гарь. На правом фланге, где предстояло вести разведку, видимость улучшалась. Мы вышли прямехонько на танки и машины, обнаруженные мной накануне. За ночь они сдвинулись на юг и теперь занимали исходные позиции для наступления. С бреющего полета я мог сейчас отчетливо распознать не только японские автомашины с их широкими носами, но и танки, знакомые после вчерашнего посещения Хамар-Даба, и даже японцев с их широкими козырьками на фуражках.Все сомнения рассеялись. Высказывая командующему свое предположение о том, что обнаружен противник, я оказался прав… В тот миг, когда развернулся, чтобы на всякий случай обстрелять противника и предупредить своих о надвигающейся опасности, земля вдруг вскипела черно-серым гигантским облаком. Нас с напарником бросило вверх. Я глянул в небо — там висели девятки наших бомбардировщиков. Они успели нанести свой упреждающий удар по подошедшим резервам японцев еще до того, как противник перешел в наступление.Торжествуя, охваченный безудержной радостью, я помчался домой, прижимаясь к земле.Над Халхин-Голом шел воздушный бой. Численное превосходство было на нашей стороне.Мы с напарником образовали нижний ярус. Вот вспыхнул ярким факелом и разлетелся от взрыва на кусочки один вражеский самолет, за ним — второй, вот закувыркался вниз третий… Это беспорядочное падение было хитростью: японец притворился сбитым, чтобы выскользнуть из боя. Я бросился на врага, решив его добить.Напарник, видимо, не проследил за мной и откололся, но тут же ко мне пристроился другой. Японец у самой земли выхватил свой самолет — и, конечно, не спасся.Тут же наткнулись на двухмоторный самолет, и если бы не печальный опыт Красноюрченко, атаковали бы без промедления. Но сейчас я решил прежде рассмотреть опознавательные знаки. Сделать это оказалось не так-то легко: самолет неизвестной принадлежности держался у самой земли, и в наслоении камуфляжных красок я не мог различить никаких опознавательных знаков. Невольно подумалось: «Наши бомбардировщики так низко над территорией Маньчжурии не ходят!»И точно: двухмоторный самолет с ходу приземлился по соседству с окруженными. Видно было, как из него выскакивают и разбегаются в стороны людские фигурки…Для переброски подкреплений японцы стали широко использовать транспортные самолеты. Одну такую машину мы с Гриневым уже зажгли на земле…Теперь на первом же заходе у меня, как назло, отказало вооружение. Напарник держался рядом. Энергично жестикулируя, я показал ему, что пулеметы не стреляют. Он кивнул головой: «Понял!» Я тут же пошел вверх, чтобы прикрыть его в случае появления вражеских истребителей, и с нетерпением стал ожидать конца атаки: запас горючего в наших баках кончался. Летчик сделал два захода, и оба раза трассы как будто бы ложились в цель, а транспортный самолет все не загорался. Дальше задерживаться над вражеской территорией мы не могли. Я помахал товарищу крыльями: пристраивайся, пора домой! Он не внял сигналу, и нетрудно понять почему: не мог отступиться от цели. Я следил за ним, оглядывая воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101