— Мой пират…
На чувственных губах появилась удовлетворенная улыбка.
«Разрази меня гром! — мысленно воскликнул он. — Ну как устоять против такой красоты, пускай болезненной, беспомощной, но подлинной и удивительной!»
Однако не нужно расслабляться и поддаваться наваждению. Перед ним, по существу, враг — человек из другого круга, презирающий всех, кто находится за его границами; человек, жестоко надругавшийся над братом и неизвестно, над сколькими несчастными, поддавшимися ее чарам… Так что ему следует быть настороже и не допустить слабины, не стать очередной жертвой… Хотя о какой жертве может идти речь: она сама сейчас страдающая сторона — одинокая, больная, с исковерканной судьбой…
Освободив руку от ее на удивление сильной хватки, Келл подошел к умывальнику — убедиться, что воды в кувшине достаточно, чтобы, если потребуется, охладить жар ее тела. Он немного знал, как действуют подобного рода снадобья, — приходилось видеть в дни своей бурной юности. Наверняка ей предстоит еще почувствовать немыслимый жар в крови, испытать непреодолимую животную страсть, неудержимую жажду соития, без удовлетворения которой ее тело просто разорвется на части.
Он был почти уверен: все, что она испытала до сих пор от рук его мстительного брата, может померкнуть в сравнении с тем, что, видимо, еще предстоит. Когда действие наркотика достигнет апогея, а сама она не сумеет найти должного выхода, то… В этом случае, если в нем сохранилась хоть капля жалости к человеку — вообще к человеку, — он должен будет что-то сделать, чтобы помочь ей, чтобы облегчить ее страдания…
Он взглянул в окно, за которым еще серел мутный зимний день, и только сейчас вспомнил, что уже близок вечер. Подойдя к камину, переворошил горячую золу, добавил угля. Подумал, что вскоре можно сказать Эмме, чтобы принесла ужин.
А пока налил себе большой бокал виски из хрустального графина и уселся в кресло.
Что ж, он сам взвалил на себя эту ношу, принял ответственность за человека.
Надвигающаяся ночь не сулит ни удовольствия, ни сна.
Глава 3
Тело Рейвен изгибалось от прикосновений возлюбленного в отчаянной попытке удержать его руки, чтобы испытать облегчение. Все чувства были обострены, кожа натянута до предела, боль внизу живота казалась невыносимой.
— Пожалуйста, — попросила она слабым голосом, — сделай, чтобы у меня не болело.
Она вся пылала в лихорадочном полубреду, между обманчивостью и явью.
— Спокойней! — произнес он.
Так командуют норовистым лошадям.
Его рука скользнула к ней за корсаж, ласково прикоснулась к грудям, к напряженным соскам. Она удовлетворенно вздохнула: прохлада его ладони принесла успокоение.
Еще никогда ее миражи не были столь явственны, столь определенны. Никогда еще ее пират не являлся ей в своем истинном обличье. А сейчас он был здесь, рядом, она ощущала тепло его тела, запах кожи… его губы на своих… Требовательные ласки… Сотрясаясь от желания, она потянулась к нему — он был ей нужен как воздух… Необходим, как солнечный свет… Огромное слепое желание поглощало ее всю…
Он тоже, она была уверена, желал ее. Правда, в отличие от нее он был полностью одет, но под покровом одежды, она это чувствовала, вожделение снедало его. Однако когда она протянула руку и коснулась его, он отпрянул.
Тем не менее его рука скользнула ниже по ее телу, замерла между ног, словно он знал, откуда ее терзает боль, знал, как помочь.
Он так и сказал, она услышала его слова:
— Не бойтесь, я хочу помочь вам…
Кто он такой? Это не ее пират, а кто-то другой. Она не вполне понимала смысл его слов, но голос звучал как стихи, как рокот ручья — вселял успокоение.
Со стоном она переменила положение, приоткрыла ему свое тело, вцепившись пальцами в края постели, готовая на все, лишь бы испытать облегчение…
И — о чудо! — магическое движение пальцев в глубине ее лона принесло успокоение, умерило нестерпимую боль. А когда давление их немного усилилось, влажный жар охватил ее, но уже не так лихорадило.
Она попыталась вырваться из его рук, но тогда в ней вновь проснулось необузданное желание, сопровождаемое сильной болью, и она вновь не смогла сдержать стона.
Он продолжил манипуляции.
— Это нужно сейчас… — говорил он. — Необходимо… Вы должны позволить…
Голос врача у постели больного, а не ее пирата. Какой странный сон…
Желание в ней нарастало, ей хотелось ощутить его целиком, как бывало раньше. Но он отталкивал ее руку, а его пальцы проникали все глубже, делались настойчивее.
И ее недра ответили — словно пламя полыхнуло в них, дрожь объяла все тело. Она изогнулась, из губ вырвался уже не стон, а крик. Ее страсть нашла наконец выход, тело обмякло, и наступило минутное блаженство. Такое острое, что, казалось, она не перенесет его и канет в небытие.
Повернувшись к нему, к ее пирату и лекарю, она с благодарностью прижалась лицом к его груди и моментально погрузилась в сон.
Келл пробормотал сквозь зубы неясное проклятие, чувствуя, что больше не может спокойно выносить присутствие в такой близости этого прекрасного женского тела. Сколько часов прошло, как он занимается «лечением»? У него тоже появилась боль от столь долго сдерживаемого естественного желания, которое он не в силах укротить и которое усиливается с каждым часом, с каждой минутой.
Какое дьявольское снадобье заставил ее выпить его брат и что за женщина она сама, если даже в болезненном состоянии — в лихорадке, в полусознании — продолжает оставаться желанной для такого искушенного мужчины, как он? И в то же время его опыт подсказывал, что действие наркотика еще не прекратилось и следует ожидать новых, быть может, более сильных приступов, от которых ее не избавить с помощью пальцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105