— Моей дочери, Валерии Мессалине, четырнадцать лет. Через год девочку пора выдавать замуж. Я буду рада, если ты станешь её мужем.Клавдий удивлённо открыл рот. Он смутно помнил юную Мессалину. Черноглазая худенькая девочка, играющая с другими детьми в Саллюстиевых садах… Оказывается, она уже достигла брачного возраста. Как быстро идёт время!— Я?.. Я?! — от неожиданности он снова начал заикаться, хотя только что говорил свободно.— Ты, — кивнула Домиция.— Я согласен! — лихорадочно воскликнул Клавдий и поцеловал в щеку будущую тёщу, насчитывавшую меньше лет, чем он сам.Возвращаясь к себе, Клавдий ликовал: «Судьба сжалилась надо мной и напоследок решила одарить счастливой семейной жизнью. Милая девочка, юная и невинная! Как сильно я буду любить её!»
* * * Дядя императора жил во дворце. Не по собственному желанию, а потому что ему некуда было деваться. Городской дом Клавдия много лет назад сгорел при пожаре. Клавдий с горечью вспоминал, как попросил у дяди Тиберия денег, чтобы заново отстроить жилище. Старый император дал ему сорок монет по сто сестерциев и велел не морочить голову.Клавдий проснулся поздно. Сказывалась вчерашняя усталость. Не хотелось покидать уютную постель.Вокруг него в привычной утренней суматохе суетились рабы. Их у Клавдия было трое, как у бедного поэта Горация: Нарцисс, Паллант и Феликс.Нарцисс принёс тёплую воду в тазе и наточил железную бритву, чтобы аккуратно выбрить господина. Феликс вытаскивал из сундука чистую тогу. Паллант расставлял на медном, натёртом до блеска подносе вино и сладости на завтрак Клавдию.Клавдий умилился. Рабы, столь презираемые утончёнными патрициями, были ему преданными друзьями. Особенно Паллант. Клавдию уже рассказали, отчего император вчера рассердился на него.— Паллант, подойди ко мне, — позвал раба Клавдий.Паллант подошёл. Поставил на край ложа поднос с медовым печеньм.— Отведай, доминус.Клавдий жадно поедал любимые сладости и расстроганно смотрел на Палланта.— После завтрака пойдёшь со мной, — заявил он, жуя печенье и роняя крошки на покрывало.— Как прикажешь, доминус, — поклонился Паллант.Клавдий привёл Палланта к претору.— Вот мой раб. Пусть он станет свободным, — решительно произнёс он, протягивая претору мешочек с деньгами — налог, составляющий двадцатую часть стоимости раба.Претор кивнул. Коснулся плеча Палланта тонким жезлом — символом судебной власти.— Объявляю тебя свободным, — произнёс положенную фразу.Паллант затрепетал. Никогда в жизни он не забудет этот жезл, золотистый в лучах утреннего солнца; ни претора, седого и угрюмого; ни криков водовоза, доносящихся из открытого окна; ни пылинок, поднявшихся от свитка, в который претор внёс его имя: Паллант, вольноотпущенник Клавдия.Клавдий, улыбаясь, приблизился к Палланту и несильно ударил его по щеке. Наверное, не случайно при освобождении бывший хозяин даёт ритуальную пощёчину бывшему рабу. Паллант, потерявший от счастья дар речи, пришёл в себя от удара. Он с признательностью поцеловал руку Клавдия и прошептал:— Спасибо, доминус!— Теперь для тебя я — патрон, — напомнил Клавдий.Они вышли на улицу. Паллант зажмурился: солнце для него отныне светило по-особенному.— Теперь ты свободен. Можешь уйти от меня и поселиться где тебе угодно, — вздохнул Клавдий. — Мне будет недоставать тебя!— Я не покину тебя, патрон, — пообещал Паллант. — Буду вести твои дела и заботиться о тебе, как и прежде. Ты дал мне свободу, этого достаточно. LIX Наступил день, предназначенный для торжественного освящения храма Пантеи-Друзиллы.С раннего утра римляне пёстрыми толпами собирались у храма. Спешили посмотреть на занятное зрелище.День выдался непогожий. Тучи заволокли небо. Накрапывал мелкий дождь.Преторианцы шагали, выстроившись ровными рядами. Их красные туники и султаны из конского волоса выделялись яркими пятнами на слякотно-сером фоне. Восемь рослых центурионов несли на плечах позолоченое кресло, прикреплённое к двум шестам. На кресле торжественно восседал Калигула.Римляне перешёптывались, показывая на него пальцами. Они с трудом узнавали императора. Гай Цезарь изображал бога.Рыжие волосы были щедро присыпаны золотым песком. Накладная борода с крупными завитушками тоже блестела золотом. Льняная набедренная повязка, явно позаимствованная у жрецов Изиды, мягкими складками опускалась от пояса до колен. Калигула выставил на всеобщее обозрение впалую грудь, искусно лишённую волос и смазанную для блеска оливковым маслом.В правой руке он держал кривые молнии, отлитые из чистого золота. Время от времени император потрясал молниями. Преторианцы внимательно следили за движениями Калигулы и усиливали их яростным звоном систров, чтобы создать иллюзию громового удара.— Славься, Гай Цезарь, Юпитер Латинский! — пели актёры, обученные Мнестером.Сам Мнестер, обрядившись в маску пророчицы-пифии, вдохновенно провозглашал:— Славьте нашего императора, равного богам! Возводите ему статуи, приносите жертвы и курите фимиам!В толпу летели серебрянные монеты. Плакали дети, которым в давке случайно наступали на ноги. Звенели систры, вызывая головную боль. Проводили на серебрянных цепочках павлинов, предназначенных в первую жертву. Мимо зрителей, изумлённо открывших рты, проносили императора, похожего на золотого истукана.Гая Цезаря торжественно внесли на плечах в храм. За ним, толкаясь, последовала римская знать. Плебеев не пустили внутрь. Преторианцы отталкивали мечами тех, кто несмотря на запрет, попытался проскользнуть.Гай выбрался из кресла и подошёл к мраморному алтарю. Статуя Друзиллы возвышалась между двумя светильниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125