— А тебе, шут, прежде чем ты начнешь корчиться в вечном адском пламени, я советую припомнить наставления святого Луки, глава первая, стихи третий и четвертый. Живи согласно им, и ты обретешь спасение.Я глядел во все глаза на него, на его длинную руку и все еще нацеленный в меня указательный палец и не придумал ничего лучшего, как высунуть в ответ язык.— Прими мои извинения, шут, — крикнул он. — Заметьте, братья, вот случай поистине святого шутовства, ибо язык его онемел от святости!Толпа расхохоталась. Они хохотали надо мной. Это изрядно разозлило меня.— Неужели ты оставишь его безнаказанным? — с любопытством спросила Виола.— Пойдем, — резко сказал я и, схватив ее за руку, притащил с площади в ближайшую таверну.Мы устроились там за стоявшим в углу столом.— Надо же, какое разочарование, — пожаловалась она. — Я так ждала твоей остроумной реплики, чего-нибудь интересного. Неужели его слова настолько поразили тебя, что ты вдруг лишился дара речи? О каких стихах он говорил?— Евангелие от Луки, глава первая, стихи третий и четвертый, — сказал я.Она задумалась.— Я не могу даже припомнить, о чем там речь. Это же, по-моему, что-то вроде введения?— Верно, — сказал я и процитировал: — «…То рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил, чтобы ты узнал твердое основание того учения, в котором был наставлен».Ее глаза округлились.— Ему известно, как тебя называют в гильдии? — сказала она. — Кто же он?— Думаю, это Цинцифицес.Виола прищурилась.— Ты же говорил, что Цинцифицес — обросший волосами уродец, — сказала она. — Конечно, этого проповедника не назовешь красавцем, но он совершенно лишен растительности на голове.Я подался вперед и слегка подергал ее фальшивую бороду.— Не волосы определяют человека. Мне нужно, чтобы ты выполнила одно мое поручение. Вернись на площадь и, когда он закончит проповедь, попроси его отобедать с нами. Передай ему: Книга Бытия, глава двадцать седьмая, стих одиннадцатый.— О, этот я знаю, — радостно заявила она и удалилась.Я успел осушить две кружки вина, когда она вернулась, таща на буксире проповедника. Он опирался на палку и выглядел совершенно усохшим по сравнению с обезьяноподобным здоровяком, сохранившимся в моих воспоминаниях. Но в его проницательных глазах все еще горел озорной огонек, и он стрельнул в меня тем быстрым оценивающим и хитрым взглядом, который вспоминался мне всякий раз, когда я думал о нем.— Подходящий выбор, — сказал он. — Верно подмечено. «Исав, брат мой, человек косматый, а я человек гладкий» Бытие, 27, 11

.— Могу предложить и другой. Stultorum numerus, — тихо сказал я.— Оставь для себя глупые затеи вашей гильдии, — усмехнувшись, проворчал он. — Я давно забыл их и выбросил все дурачества из головы, начав проповедовать Слово.— Ну ладно, — сказал я, предлагая ему сесть за стол. — Если твое блаженное состояние не подвергнется унижению от пребывания в питейном заведении, то позволь мне угостить тебя добрым обедом.— Если мытари и блудницы были достаточно хороши для нашего Спасителя, то и это место достаточно хорошо для меня, — заявил он, усаживаясь на лавку. — Воистину, тут моя паства.Я заказал еще вина и обильный обед на троих, и он энергично приступил к трапезе.— Проповедничество, должно быть, пробуждает не только душу, но и аппетит, — заметил я.— Тело необходимо поддерживать, как и душу, — сказал он. — А уличные сборы зачастую весьма скудны.— Отчего же ты не проповедуешь в храме?Он насмешливо улыбнулся.— И это спрашивает член гильдии! О причинах ты можешь догадаться и сам. Церковь здесь такая же продажная и безнравственная, как в Риме.— Когда на тебя снизошло просветление?Цинцифицес откинулся на спинку стула.— Года три назад. В разгар сезона развлечений здешней знати на ипподроме. Я был великолепен. Как раз закончил перед ними одну длинную сатирическую поэму, в которой поминались имена множества сидящих на трибунах особ. Вещица получилась забавнейшая со времен Аристофана или, по меньшей мере, «Тимариона» «Тимарион» — одно из многочисленных подражаний византийского времени «Диалогам мертвых» Лукиана, появилось в XII веке. Его принято считать анонимным сочинением, хотя Тимарион и есть настоящее имя автора, который описывает историю своего путешествия в ад и воспроизводит свои беседы с встреченными в подземном мире историческими личностями

, и, заметьте, чистейшая импровизация. На меня сыпался такой золотой дождь, что я мог бы жить в праздности много лет. Я достиг вершины славы, но когда начал собирать монеты, то в моей голове вдруг прозвучал голос: «Воздай Кесарю». Тогда-то меня и осенило. С того момента все мое существование показалось мне бессмысленным. Я отправился в церковь, помолился, свалил все золото в сиротский ящик и начал проповедовать. И тебе рекомендую. Не грех попробовать.— Спасибо, обойдусь как-нибудь.Он подался вперед.— Не вечно же ты будешь дурачиться, Тео.Я наклонился к нему через стол и, когда наши лица едва не соприкоснулись, сказал:— Во-первых, сейчас меня зовут Фесте. Во-вторых, разница между нашими с тобой дурачествами заключается в том, что гильдия шутов имеет более высокое предназначение, от которого ты давно отрекся. Посему не читай мне проповеди, Савл из Тарса Апостол Павел, родившийся в I веке н э. в городе Тарсе, до своего обращения в христианскую веру носил имя Савл и, будучи ревностным фарисеем, принимал участие в преследовании членов первых христианских общин (Деяния святых Апостолов, 9, 1-19)

. Я служу Господу гораздо дольше тебя. Он улыбнулся.— Неужели мы будем соперничать из-за благосклонности Господа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85