.. Короче, — голос мгновенно стал жестким, расслабленной ленцы как не бывало, — твое дело — нейтрализовать эту суку. Сам ты ее завалишь или уступишь эту честь Банкиру, мне неинтересно. В случае успеха не обижу, а завалишь дело — не обессудь. Разговор наш записывается, так что после похорон придется искать работу — уж я позабочусь смонтировать пленочку так, чтобы твоему начальству все сразу стало ясно. Ну, пока, ментяра. Не кашляй.
В трубке запищали гудки отбоя. Майор осторожно положил ее на аппарат, стараясь унять отвратительную дрожь в руках, и посмотрел на часы — до начала операции оставалось совсем немного времени, а он еще не решил, что же станет делать. “Хотя, — подумал он, — что уж тут решать... Все предельно просто: жизнь за жизнь. Звонивший не представился, но это, конечно, Прудников, коллекционер-оборотень, мразь... Как же он на меня вышел? Ах, неважно все это, совсем неважно — как, зачем и почему. Важно другое — что же теперь, черт подери, делать. Точнее, не что, а как. Это, в общем, хорошо, что там со мной будут не омоновцы, а какие-то таинственные колокольчиковские спецназовцы. Эти церемониться не станут, сколько их ни проси, у них условный рефлекс — сначала стрелять, а потом разговаривать. Будет пальба, будет суматоха, и в суматохе я ее...
Ах ты, господи, подумал он, о чем же это я. До чего же он меня довел, сволочь, недоносок... Тихо ты, баба, — прикрикнул он на себя. — Разахался, как институтка. А то тебе впервой стрелять в человека. Тем более, в преступника. Банкира мы все равно возьмем, и эту сволочь я рано или поздно достану, а Катя... На войне как на войне. Ее уже сто раз могли шлепнуть, и потом, может быть, мне и не придется стрелять — Банкир же именно за этим и приедет...”
Он снова полез в пачку и обнаружил, что она пуста.
Набросив куртку, майор вышел на улицу и прошел полквартала до коммерческого киоска, владелец которого по негласному соглашению с майором всегда держал небольшую партию “Беломорканала” специально для него — как-то раз майор помог ему выпутаться из весьма неприятной истории, и с тех пор коммерсант всячески выражал свою горячую благодарность. Старательно отводя глаза от бутылок с разноцветными этикетками, майор купил папиросы, как всегда, преодолев слабое сопротивление продавца, демонстративно не желавшего брать с него деньги, и вернулся в свой кабинет, под дверью которого уже поджидал его неотвязный Колокольчиков. Старший лейтенант безумно раздражал Селиванова тем, что майор никак не мог заставить себя смотреть ему в глаза.
— Ну? — недовольно буркнул он, подавляя желание юркнуть мимо Колокольчикова в кабинет и запереться там на ключ.
— Время, товарищ майор, — сухо и официально ответил Колокольчиков.
Слишком сухо и слишком официально. “А ты чего ожидал, — с горечью спросил себя Селиванов. — Скажи спасибо, что он не знает, в чем дело. Думает, что старый козел задницу свою бережет. Интересно, что бы он сказал, узнав, что майор Селиванов стал предателем? Да-да, не надо морщиться — именно предателем. Предательство всегда остается предательством, какими бы причинами оно ни было вызвано. Предателей всегда покупают — одних деньгами, других страхом, третьих бабами, кого-то еще наркотиками... да мало ли чем! Меня купили Алькой... помнится, давным-давно, когда мы только что поженились, я, молодой дурак, сказал ей, что со мной ей бояться нечего, поскольку я — милиция, я всегда сумею защитить... Как они говорят, эти нынешние урки? Ответь за базар... Вот и пришла пора ответить за базар тридцатилетней давности, и ответить на всю катушку...”
— Сейчас, — сказал он и поразился, какой скрипучий, словно ржавый, у него голос. — Только пистолет возьму.
Он отпер кабинет, взял из сейфа свой ПМ, затолкал в карман запасную обойму и яростно нахлобучил на плешь смешную старомодную шляпу с узкими полями. Перед тем как снова запереть дверь, он окинул кабинет прощальным взглядом — у него вдруг возникло неприятное чувство, что больше он сюда не вернется. Потом краем глаза он поймал на себе пытливый взгляд Колокольчикова, устремленный на него из-под марлевого тюрбана, и, откашлявшись, чтобы скрыть смущение, захлопнул дверь и коротко сказал:
— Пошли.
Они гуськом миновали скучающего в своей стеклянной будке дежурного и вышли под серое небо. Спускаясь со ступенек, майор привычно отметил, что большинство прохожих делает небольшой крюк, огибая их крыльцо — по всей видимости, безотчетно, руководствуясь каким-то врожденным, неосознаваемым, но очень мощным инстинктом. Когда-то это его раздражало, потом стало забавлять. В конце концов он принял это как данность и перестал обращать на эту данность внимание, но сейчас ощутил внезапный укол настоящей обиды, смешанной с кислым вкусом поражения. Он лежал на обеих лопатках, это следовало признать и тоже принять как данность — на всю оставшуюся жизнь. “Уйду, к чертовой матери, в дворники, — с внезапной решимостью подумал он. — Пропадите вы все пропадом, уроды, лишь бы с ней ничего не случилось. Когда пытаешься защитить всех, твоя собственная семья всегда остается без защиты. Понадобится — всех там перестреляю, только бы патронов хватило. Пикассо... Левитан... ах ты, сука!..”
Они свернули за угол, направляясь к троллейбусной остановке, сохраняя ледяное молчание, на первый взгляд вместе, на самом же деле — движущиеся в диаметрально противоположных направлениях. Колокольчиков всю дорогу бросал на своего шефа косые взгляды. Когда впереди показались двое забрызганных грязью по самые крыши неказистых “жигулей” с совершенно неразличимыми номерными знаками, он наконец решился задать мучивший его вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113