Ах ты, господи, как же я сразу-то не сообразил?”
Он заметался по дому, срывая с себя засаленные тряпки и наспех напяливая неприметные джинсы и кожаную куртку. Теперь ботинок куда-то запропастился... С грохотом отодвинув в сторону изъеденный древоточцами сундук, державшийся только за счет ржавой металлической оковки, он поднял три доски в углу и с натугой выволок из тайника объемистый пластиковый чемодан, содержавший весь его наличный капитал и самые ценные экспонаты коллекции. Из того же тайника он извлек завернутый в полиэтиленовый пакет и промасленную ветошь бельгийский револьвер 38-го калибра, отшвырнул в сторону пакет, размотал ветошь и сунул скользкий от смазки револьвер в карман. Карман оказался мелковат, рукоятка револьвера торчала снаружи, и он, шипя и невнятно матерясь, затолкал его за пояс, задрав для этого куртку.
Схватив тяжеленный чемодан за ручку, Юрий Прудников выскочил во двор. Архипыч, стоявший около своей полусгнившей калитки и куривший завернутый в прошлогоднюю газету термоядерный самосад, с веселым удивлением наблюдал, как его сосед, чудаковатый, но щедрый на выпивку отставник Юрик, спиной вперед вывалился из дверей, волоча за собой здоровенный чемоданище на колесиках, которые немилосердно вспахивали загаженный немощеный двор. Одет Юрик был по-городскому, но явно второпях, и, похоже, сильно торопился.
— Далеко ли собрался, служивый? — крикнул он через заросшую травой улицу.
Архипычу было скучно и хотелось поболтать, а еще лучше — раздавить поллитра в приятной компании, предаваясь воспоминаниям.
— Иди на хер, дед, — задыхаясь, крикнул в ответ Юрик, немало огорчив этим общительного Архипыча. — Разгребай свое говно, старый придурок!
Отведя таким образом душу, Прудников нырнул в высокий бурьян, среди которого тихо догнивали пришедшие в полный упадок надворные постройки и три или четыре бесплодных от старости яблони. Проклятый чемодан цеплялся за все подряд и больно бил по ногам, в бурьяне то и дело попадался ржавый до неузнаваемости сельхозинвентарь и прочий мусор, всегда сопутствующий умирающему от старости и небрежения человеческому жилью; он наступил на деревянные грабли, заметив их лишь тогда, когда было уже поздно, и шарахнулся в сторону, но гнилые зубья тихо хрустнули под его ногой. Он разразился по этому поводу коротким нервным смешком, и тут где-то совсем недалеко послышался шелестящий гул и бархатистый рокот мощного, явно не отечественной сборки двигателя.
Впрочем, сарай был уже рядом, а у родимого “козла” на здешних дорогах шансов было, пожалуй, поболее, чем у самой быстроходной иномарки... если, конечно, этот чертов Банкир не предусмотрел и этого и не пожаловал сюда на “джипе”.
Гнилые створки ворот просели и теперь упирались своими нижними краями в землю. Это было какое-то сумасшествие — Прудников помнил, что выезжал в последний раз не более трех дней назад, но впечатление создавалось такое, что ворота не открывались, по меньшей мере, год и намертво вросли в землю. “Приподнять, — вспомнил он, — надо просто приподнять, и они откроются”.
Застонав от натуги, он приподнял тяжелую створку, впиваясь пальцами в крошащееся под ними осклизлое почерневшее от старости дерево, и потянул на себя, но тут же выпустил и стал, бессильно уронив вдоль туловища перемазанные гнилой дрянью руки, потому что знакомый голос с привычной ленцой произнес у него за спиной:
— Не тужься, не тужься, не то, неровен час, обгадишься.
Он обернулся и посмотрел в огромное, как железнодорожный тоннель, и такое же черное дуло Банкировой “беретты”, и Банкир сказал, с лязгом передернув ствол:
— Ну, здравствуй, сука.
Глава 16
Катя была начеку, но чувствовала, что долго не продержится — нервное напряжение оказалось все-таки чересчур велико для нее. “Другая бы давно рехнулась, — подумала она, — начала бы биться о стены и выть нечеловеческим голосом... и, между прочим, это была бы нормальная человеческая реакция”.
Она уже подумывала о том, не пристрелить ли ей Банкира прямо сейчас, решив тем самым хотя бы часть своих проблем — в конце концов, нора Профессора явно была где-то поблизости, и найти ее, пожалуй, уже не составило бы особенного труда, но, как всегда, были “но”. После телефонного разговора с Банкиром Профессор мог догадаться о его планах и дать тягу, и тогда самым ценным для нее становилось время, а вовсе не личная безопасность. А если даже это и не так, то, пока она будет бродить по деревне, вынюхивая и выспрашивая, Профессор может заметить ее и либо сбежать, либо попросту подстрелить ее из-за угла, как куропатку. Нет, Банкир пока что нужен был ей живым, тем более, что, будучи выдвинутым в авангард, мог на время отвлечь внимание Прудникова от Кати, а то и сделать за нее всю грязную работу.
А вокруг был разряженный по случаю осени лес, поражавший воображение безумной мешаниной красок и линий, слагавшейся, тем не менее, в абсолютно гармоничную картину.
“Сюда бы за грибами”, — подумала Катя. Через дорогу стрелой метнулся заяц (Катя никогда не думала, что они такие крупные). Она машинально повернула вслед ему голову, и тут Банкир резко ударил по тормозам, крепко уперевшись в руль обеими руками и как можно дальше откинувшись назад на сиденье.
Катю швырнуло на ветровое стекло. Она с хрустом ударилась головой, тонированный триплекс затрещал и выгнулся наружу, покрывшись густой сеткой мелких трещин и мгновенно потеряв в месте удара прозрачность, но выдержал, не рассыпался. Какой-то внутренний сторож все-таки успел предупредить Катю об опасности, в последний момент она почти успела выставить перед собой свободную руку, но было поздно, рука соскользнула с передней панели, и удар получился сокрушительным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113