опера – это выродок, насквозь фальшивый жанр, не находящий отклика в природе; короче говоря, химера, насильственное соединение поэзии и музыки, где поэт и композитор лишь мучают друг друга.
С «Осуждением Фауста» ему всегда везло. Каждый раз произведение продолжало изумлять и его, и музыкантов, и публику. Берлиоз обладал безграничной способностью повергать в удивление. И не потому, что ораторию каждый раз интерпретировал новый музыкальный коллектив, – это происходит со всеми произведениями, – а потому, что сама опера Берлиоза всегда исполнялась впервые. Предыдущие исполнения в счет не шли. Вернее, они рождались и тут же умирали. Всякая новая интерпретация была первой, но в то же время у произведения было свое прошлое. А может, в каждом отдельном случае было свое невысказанное прошлое?
Это было настоящее чудо, и ему не хотелось искать объяснений; чудо могло закончиться. Его интерпретация «Фауста» была тайной, которой владел проводник, сам он не имел к этому ни малейшего отношения. Будь «Фауст» детективным романом, в конце мы бы не узнали имя убийцы. Мажордом не оказался главным злодеем.
Быть может, именно эти причины привели его в то утро к двери Инес. Он явился хорошо подготовленным. И уже многое знал. Она сменила свое настоящее имя на артистический псевдоним. И вместо Инессы Розенцвейг появилась Инес Прада – имя скорее более звучное, нежели созвучное, более «романское», а главное, что оно хорошо смотрелось на афишах:
ИНЕС ПРАДА
За девять лет ученица консерватории из Лондона достигла высот бельканто. Ему довелось слышать ее записи, – теперь старые ломкие пластинки на 78 оборотов сменились новыми, на 33 Уз оборота (новшество, которое для него прошло незамеченным, ибо он раз и навсегда поклялся, что ни одна из его интерпретаций не будет «законсервирована») – и он рассудил, что Инес Прада пользуется заслуженной славой. Ее «Травиата», к примеру, явилась новаторством и в театральном искусстве, и в музыке; ее исполнение, очень личное, продемонстрировало многогранность персонажа Верди, что не только обогатило произведение, но и сделало его неповторимым, ибо даже сама Инес Прада не могла дважды одинаково воспроизвести кульминационную сцену смерти Виолетты Валери.
Вместо того, чтобы поднять голос и покинуть этот мир с достойным «грудным» до, как принято, Инес Прада постепенно понижала голос (Е strano/ Gli spas-mi del dolore), переходя от блестящей юности, в которой уже чувствовалась неотвратимость будущей роковой любовной страсти, к боли утраты, к почти религиозному смирению – и к агонии, когда вся предыдущая жизнь подводит героиню не к смерти, но к старости. Голос Инес Прада в финале «Травиаты» – это голос больной старухи, которая перед смертью старается осмыслить прожитое и достигает возраста, который ей не отмерила судьба: ей не дано дожить до преклонных лет. Двадцатилетняя женщина умирает старухой. Она проживает то, что ей не суждено прожить, ибо смерть приходит слишком рано…
In mi rinasce – m'agita
Insolito vigore
Ah! Ma io ritomo a uivere…
Казалось, будто Инес Прада, не предавая Верди, обращается к зловещему началу романа Дюма-сына, когда Арман Дюваль возвращается в Париж и ищет Маргариту Готье, но обнаруживает, что дом пуст, обстановка распродана, она умерла. Арман направляется на кладбище Пер-Лашез, подкупает сторожа, идет к могиле Маргариты, похороненной несколько недель назад, ломает замок, открывает гроб и видит полуразложившиеся останки своей юной, чудесной возлюбленной: пятна трупной зелени на лице, открытый рот, полный червей, пустые глазницы, жирные черные волосы, прилипшие к провалившимся вискам. Живой мужчина страстно обнимает мертвую женщину. Oh, gioial!
Инес Прада вызывает в памяти начало истории, рассказывая ее конец. Ее гений актрисы и певицы в полной мере раскрылся в образе Мими, лишенной сентиментальности, которая настырно цепляется за жизнь своего любовника и запрещает Родольфо писать, женщина-репейник, жаждущая внимания; в образе Джильды, которая стыдится своего отца-шута и бесстыдно позволяет себя соблазнить Герцогу, хозяину своего отца, предрешая с жестоким наслаждением горькую судьбу бедняги Риголетто… Еретичка? Вне всякого сомнения, и за это не раз подвергалась критике. Но ее ересь, как всегда говорил себе Атлан-Феррара, слушая Инес, возвращает этому затасканному слову его первоначальный чистый смысл – по-гречески HAERETICUS означает тот, кто выбирает.
Он слушал ее и восхищался ею в Милане, Париже и Буэнос-Айресе. И ни разу не подошел поздороваться с ней. Она никогда не знала, что он слушает ее и смотрит на нее издалека. Габриэль давал ей в полной мере продемонстрировать свое инакомыслие. Но сейчас оба знали, что должны встретиться и работать вместе, впервые со времен блицкрига 1940 года в Лондоне. Это она попросила о встрече. И он знал, что просьба вызвана профессиональными соображениями. Голос Инес при исполнении Верди и Пуччини – это лирическое сопрано. Маргарита Берлиоза – меццо-сопрано. По идее, Инес не должна была исполнять эту роль. Но она настояла на своем.
– Мой голос далеко не до конца изучен и востребован. Я точно знаю, что могу петь не только Джильду, Мими и Виолетту, но и Маргариту тоже. Но единственный человек, которому под силу раскрыть мой голос и направить его, – это маэстро Габриэль Атлан-Феррара.
При этом она не добавила: «Мы познакомились в «Ковент-Гарден», когда я пела в хоре "Фауста"».
Она сделала выбор, и он, стоя у дверей певицы в Мехико летом 1949 года, тоже выбирал. Не дожидаясь времени, назначенного для репетиций «Осуждения Фауста» во Дворце изящных искусств, он взял на себя смелость – возможно, допустив ошибку, – прийти к Инес в полдень, не задумываясь ни о чем, – может, она спит или уже ушла, – лишь бы увидеться с ней наедине до первой репетиции, назначенной на этот вечер…
Квартира Инес находилась в запутанном лабиринте номеров и дверей, расположенных на разных уровнях и соединенных лестницами, в здании Ла Кондеса наулице Масатлан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43