Если анализировать эту идею объективно, то легко можно убедиться, что собственно самой-то земли было в России достаточно – необходимо было изменить не землеустройство, а организацию сельского хозяйства. Ему насущно был необходим технический прогресс. Поэтому к концу 19-го века в русском обществе возник, по словам Эстер Кингстон-Манн, настоящий культ сельскохозяйственной модернизации, «оправдывавший любые меры, которые могли способствовать „упразднению“ крестьянства до того, как это произойдет под воздействием „истории“ или законов экономического развития»[ Марксизм и русское сельское развитие; проблемы и факты, опыт и культура. «Американский исторический обзор», т. 86, 1981, с.752.

]. Многие, кстати сказать, сами собой напрашивавшиеся предположения потом отнюдь не подтвердились. Например, будто бы общинные земли дают меньше сельскохозяйственной продукции, чем необщинные; или – что то же самое – будто бы община есть вид организации хозяйства более отсталый, чем частное хозяйство; или будто бы зато в общине царит что-то напоминающее экономическое равенство ее членов и т.д.[ Там же, с.735–735.

]. Во всяком случае, все это не выглядело верным для эпохи 1880-х гг. Что касается практической модернизации сельского производства, то спрос крестьян на новые плуги превышал предложение[ Там же.

], но даже в 1917 году только в половине крестьянских хозяйств пользовались железным плугом. Жали серпами, молотили цепами. И даже в 1920-е гг. урожай пшеницы на гектар еще составлял примерно 7–10 центнеров, что лишь незначительно превышало урожай в английских поместьях 14-го века[ Р.В.Дэвис. Социалистическое наступление. Коллективизация советского сельского хозяйства в 1929–1930 гг. Массачусетс, Кембридж, 1980, с.10, (Далее «Р.Дэвис…»)

].
Если попытаться найти общий пункт для всех планов аграрной модернизации России в те времена, то он будет сводиться к следующему: трехпольная система севооборотов стала нерентабельной и уже несовместима с современными методами ведения хозяйства.
Консервативно настроенные специалисты отсюда делали вывод, что следует предоставить право самым предприимчивым из крестьян выходить из общины. При этом выделенный им надел будет состоять не из полосок на трех полях, а станет сплошным полем, и таким образом в России постепенно возникнет нечто вроде сословия западных фермеров, имеющих и стимулы, и возможности для улучшения своего участка и повышения его продуктивности.
Революция 1905 года благоприятно сказалась на судьбе крестьянства. Крестьяне были окончательно уравнены в юридических правах с остальными подданными царя, что нашло выражение в получении ими внутренних паспортов. Было резко увеличено финансирование Крестьянского банка, и это позволило ему выдавать ссуды крестьянам в размере до 90 процентов и более от сумм, необходимых для покупки земли. Наконец, в январе 1906 года премьер-министр C.Витте добился правительственного постановления о разделении общин на частные хозяйства. Этот план стал осуществляться уже при сменившем Витте новом премьере Столыпине, которому поэтому и приписывается самое авторство. Намерение Столыпина, в его собственной интерпретации, сводилось к тому, чтобы правительство сделало ставку «не на нищих и пьяниц, а на крепкого собственника, который призван сыграть роль в перестройке нашего царства на основах сильного монархического начала».
Даже Ленин характеризовал эти планы Столыпина как «прогрессивные в научно-экономическом смысле»[ В.И.Ленин. ПСС. Изд. 5-е. Т. 16. М., 1958–1965, с.219. (Без специальной ссылки все работы В.И.Ленина далее приводятся по этому изданию.)

].
Столыпинская программа была законодательно оформлена указами от 9 ноября 1906 года, 4 июня 1910 года и 29 мая 1911 года. В соответствии с ними любой крестьянин имел право требовать юридического оформления документов на владение землей, занятой его хозяйством. Это, конечно, не сразу привело к соединению «полосок» крестьянина в единый участок, считавшийся его, крестьянским, частным владением: полагают, что к 1917 году три четверти наследственных земель все еще разделялись на полосы. Но тем не менее, реальное слияние полосок в единый участок все же разрешалось и даже предусматривалось механизмом закона, и оно уже начало осуществляться в значительных масштабах.
Задача превращения средневековой системы землепользования в современное индивидуальное земледелие справедливо считается трудной до невозможности. В 1905 году девять с половиной миллионов крестьянских дворов состояло в общинах, а 2,8 миллиона владели землей на правах наследственной частной собственности. В 1916 году еще около двух с половиной миллионов дворов вышло из общин[ Дороти Аткинсон. Конец русской земельной общины: 1905–1930. Стэнфорд, 1984, с.79. (Далее «Д.Аткинсон…»)

]. Следовательно, к 1917 году все российские 13–14 миллионов крестьянских наделов, по-видимому, можно было примерно разделить на такие категории:

5 миллионов оставались во владении на основе «передела»;
1,3 миллиона формально находились в частном владении, но фактически принадлежали общине;
1,7 миллиона – в переходном от общины к частному владению состоянии;
4,3 миллиона являлись частной собственностью владельцев, но все еще были разделены на полоски;
1,3 миллиона частично или полностью представляли собой объединенные, хуторские хозяйства.

На Украине (да и в других местах тоже) новые хуторские хозяйства часто разбивали не в самом селе, расположенном, как упоминалось, обычно в долинах ручьев или рек, а в стороне, прямо в степи, на пахотных землях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188