И что импульс для этого скачка дашь нам ты.
– Ты прав. Это скачок к духовному знанию, отличному от предметного знания, отличному от способности изъясняться и изысканно себя вести. Все, что здесь происходило, было лишь подготовкой. Но из-за природы этого жестокого мира, в котором мы вынуждены жить и дышать, – воистину, это ад! – и из-за того, что божественная scintilla, горящая в нас, заключена в темницу грубой плоти, у которой свои жалкие позывы и потребности, мы должны глубоко познать эту природу, чтобы раз и навсегда обратиться против нее. Ибо знай, что подняться к гносису нельзя лишь наполовину: ты не можешь вытянуть шею, заглянуть на небо, а потом с сожалением и тоской глядеть вниз на грязь и навоз. Разрыв должен быть полным. Божественные сферы ничего не знают о плоти, и они требуют, чтобы каждый стремящийся к содержащейся в них славе, обещающей окончательное освобождение, тоже ничего о ней не знал. Но поскольку мы рождены в телесной западне, которую мы зовем земной жизнью, для нас незнание плоти не может означать неведение о ней, поэтому наш путь – это путь познания ее, отвержения ее и презрения. Нельзя отвергнуть и презирать то, что не знаешь. Но, познав однажды, отвергать и презирать ее надо абсолютно, всегда и во всем. Ты это понимаешь?
– Да, – сказал я, едва сумев выдавить из себя слова.
– И, что еще более важно, ты в это веришь?
– Я готов в это поверить, – ответил я.
Я не мог сдержать дрожь, меня трясло как в лихорадке.
– Хорошо. Я сама передам тебе знание, которое, будучи однажды усвоенным, должно быть отвергнуто.
Она, казалось, прочитала мои мысли.
– О других не беспокойся, они уже обрели свое знание.
– Но когда? И как? Я хочу сказать…
– Так же, как сейчас получишь его ты, мой хороший. Для каждого из них было устроено.
– Ты сама? То есть ты сама была их учителем?
Она медленно помотала головой:
– Нет. Барбара и Джакомо обучили друг друга.
– Вместе, вдвоем?
– Конечно, мой хороший. В этом доме много хорошо обустроенных комнат. Я предоставила им одну из них на время, чтобы они уединились.
Мысль об этом ее явно развеселила, и она тихо засмеялась.
– А Анджело? Пьетро?
– Они тоже обучили друг друга.
– Они же оба мужчины.
– Так ли это важно, если знание обретается лишь для того, чтобы его отвергнуть и презирать? Двое мужчин так же хороши для обретения этого знания, как и две женщины или мужчина и женщина. Лицемерная половая мораль этого мира не имеет к нам отношения. Потерпи, Пеппе, ты все узнаешь. Каждый из них принял бесповоротное решение – вместе со мной начать восхождение к высшим сферам. Они полны решимости. Они прекрасно знают, какое острое наслаждение может дать плотская любовь, и они добровольно полностью отреклись от нее. А ты, Пеппе, мой дражайший, сделаешь так же?
Я поднял взгляд на госпожу Лауру и голосом тихим, словно дыхание готовой погаснуть свечи, сказал:
– Сделаю.
Голубовато-зеленый бархатный балдахин огромной постели покрывал нас тенью, а насыщенные янтарные лучи от серебряных масляных ламп на высоких подставках купали нас в золотом свете, так что мы уже казались не больными убогими тварями, а богами, источавшими с кончиков пальцев, с бедер, с губ нектар и мед. Тишина убаюкивала нас, и мы лежали нагие, обняв друг друга. Волосы Лауры падали на мои кривые уродливые плечи и вбирали меня в ореол ее нежности, словно актиния, обволакивающая и втягивающая в себя маленькое морское животное. Меня ласкало ее частое дыхание, ее одна красивая грудь прижималась к зарослям волос на моей впалой груди, покрытой сейчас капельками пота, но не от страха, а от страстного ожидания. Смело, но очень деликатно она положила свою прохладную ручку на мой костлявый горб, а я, полностью понимая Лауру, нагнулся и поцеловал то темное место, скрытое в пульсирующей тени ее тела, где грудь не росла.
Другая ее рука держала мой член. Лаура оттягивала мою крайнюю плоть пальчиками, двигая их в томном, но постоянном ритме, и я почувствовал, как член начал подрагивать, пробуждаясь к жизни, стал делаться тверже и толще, начал кивать и закачался поднимаясь. В ответ я прижал свое колено к ее влажной елейной чаше. Мы поцеловались, отстранились, затем снова слились в поцелуе. Губы ее имели сладкий, свежий вкус яблок. Ее горячий розовый язык высунулся и коснулся моего, и я жадно к нему присосался, словно к ароматной сладости.
– Ох, чувствую, что уже скоро! – сказала она. – Я почти готова.
Она отстранилась от меня и перекатилась на спину. Нимб волос на лобке в волшебном свете казался язычком пламени, ее кожа – гладчайшим мрамором, покрытым прозрачной позолотой.
Я осторожно лег на Лауру сверху, опираясь на руки. Туго налитая кровью головка члена касалась пухлых губ ее половой щели.
– Ну, – прошептала она, – ну!
Я сделал толчок и погрузился в нее. Губы наши встретились. Она обхватила ногами мои ягодицы и, двигаясь в такт со мной, стала помогать моим первым робким поступательным движениям, которым меня никто не учил, но которые получались так же естественно и легко, как и дыхание. Вечная мудрость тела – даже такого несуразного, как мое, – вот единственный настоящий учитель техники любви, тело действовало автономно, и на него не влияли ни нерешительность, ни робость, ни неопытность.
Это началось словно огонь, который появился где-то в районе крестца, жидкий огонь, который не остановить, так же как наводнение. Он хлынул к мошонке, прошел по члену во влажную глубину ее тела, в которую я был погружен, сжатый объятием сильных мышц. Огонь запылал огромным пожаром, заливая и плавя все мои внутренности, и что-то имеющее грандиозную и ужасную цель прорвало дыру в ткани моей души, и через нее начало сочиться мое разжижающееся сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103