Призыв был так явствен и звенел так чисто, словно долгий и одинокий звук гитарной струны.
– Да, – сказал он, и голос его прервался.
– Нет, ничего. Я просто попробовала, как звучит твое имя. Жолт, – повторила она и сама чутко прислушалась.
«Ну и девчонка! Что со мной теперь будет?» – думал Жолт.
Совершенно беспомощный, он как-то неловко сидел на краю скамьи с крепко прижатыми к спинке руками. Ему стало вдруг жарко. А молчание между тем превращалось в глупость, и девочка с любопытством смотрела ему в лицо. Ну и взгляд у нее!.. Такой золотистый, такой мило внимательный – когда на тебя вот так смотрят, ты говоришь совсем не то, что хочешь.
– Ольга, – сказал глухо Жолт.
– Да? – Девочка понимающе засмеялась.
– Нет, ничего. Я только попробовал, как звучит твое имя.
Жолт услышал, что в голосе его проскользнула отвратительная покорность.
– Получилось совсем неплохо. Но ты сможешь поупражняться еще. Хочешь?
– Хочу, – сказал Жолт, чувствуя, что его скованность понемногу проходит: временами ему казалось, будто рот у него онемел, как в прошлом году, когда заныл коренной зуб.
Девочка вдруг вскочила:
– Который час? Ох, четвертый!
– Я тебя провожу, – с облегчением сказал Жолт и поспешил вслед за ней.
– Отлично! Пойдем с нами на гору Шаш.
– А что там такое?
– Дрессировочная площадка.
– Да ну, я туда не пойду.
– Почему? А вообще-то как хочешь…
Поколебавшись, Жолт все же пошел, решив поделиться с ней своим огорчением. Кристи бежала зигзагообразной трусцой, выпучив глаза и натягивая поводок, а девочка время от времени безжалостным рывком дергала собаку назад. Жолт плелся рядом.
– Знаешь, – начал он разговор, – у нас дома тоже есть… собака.
– У тебя есть собака? Так это чудесно! – сказала девочка.
– Она не моя, – подчеркнуто сказал Жолт.
– А чья?
– Семейная.
– Ну и что? Тебе ведь разрешат привести ее на гору Шаш?
– Разрешат, но я сам не хочу.
– Привет. «Не хочу»! Ведь ты на горе еще не был!
Жолт промолчал. Они уже свернули на площадь Москвы. По ней мчался поток трамваев, машин, и пересечь ее вместе с щенком, который то упирался, то в самый неподходящий и опасный момент неожиданно вырывался, усаживался на дорожке для пешеходов и начинал усердно чесаться, а потом вдруг с силой натягивал поводок, так что Ольга чуть не взлетала в воздух, было делом достаточно сложным. Жолт был вынужден помогать.
– Отличная собака! – сказал он с завистью.
– Противная, – раздраженно сказала Ольга. – Вот придем на площадку, я припомню ей все. Там она у меня поработает!.. Ну как, идешь с нами? Здесь я сажусь в трамвай.
– Нет, – решительно сказал Жолт.
И – покорно вошел в трамвай. Он усадил щенка под сиденье водителя и, смущенно моргая, смотрел на Ольгу. Его мучил стыд. Он знал, что сдался по всем статьям, что ведет себя глупо, нелепо, но его интересовало одно: что она о нем думает, не потешается ли над ним в глубине души. Однако выводов он никаких не сделал.
– Жолт, признайся, – сказала она.
– В чем?
– Ты не любишь собак вообще или только вашу собаку?
До Фаркашрета они шли пешком, выписывая зигзаги вслед за Кристи, и Жолт подробно рассказал плачевную историю собаки, которую нашел в Зебегени.
– Ты думаешь, меня беспокоило, что она беспородная? Что значит беспородная? Это значит, что в ней смешались две, а то и три породы. Ну и что? Грудь у нее была широкая, как у дога, и она меня слушалась, меня одного. А что с ней сейчас? Может, сейчас у нее две головы, а может быть, ей привили рак. Потому что отец мой удивительно добрый. Он отдал ее в ветеринарную клинику. Как по-твоему, имел он на это право? Говори же: имел или не имел?
Задавая вопрос, Жолт почти кричал, и его покрасневшее от волнения лицо походило на лицо бегуна, который прошел дистанцию в пять тысяч метров и на последней стометровке мучительно пытается схватить глоток воздуха.
Ольга смотрела на него испуганными глазами, и выбора у нее не было: возможен был только один ответ.
– Не имел, – сказала она быстро и облизнула уголок рта, где все еще темнела крохотная капелька засохшей крови. – Но…
– Но?.. – повторил за ней Жолт срывающимся фальцетом.
– Нет, ничего, – задумчиво проговорила Ольга, и взгляд ее мягко и робко коснулся лица Жолта. – Жолт, – сказала она затем не очень уверенным голосом, – ты немного косишь. Ты это знаешь?
– Что? – спросил он и посмотрел на нее прямо; ему почти Удалось скрыть смущение, только в душе у него заныло: «Слепой дурак Дани! Не мог сказать!»
Это врожденное, – бросил он со злостью.
– Теперь все нормально. Абсолютно нормально, – сказала Ольга. – А я испугалась!
Жолт угрюмо молчал, не в силах сразу подавить в себе злость: ведь он давным-давно опасался, что унаследует от своего абсолютно нормального отца этот его единственный «замечательный» недостаток.
– Послушай, Ольга, я ведь не какой-нибудь сверхотличник. В прошлом году я чуть-чуть не провалился, а в этом наверняка провалюсь.
– На чем?
– На математике или на чем-нибудь еще.
– Но почему? Это в начальной-то школе? Ты что, кретин?
– Можно сказать и так. Конечно, я кретин.
– Господи, я совсем не учу уроков, но никогда меньше четверки не получаю. Как же так?
– Я лишен ощущения обстановки, как говорит мой отец. В этом моя беда.
Для нее объяснение было явно мудреным, и потому она промолчала.
– Меня совсем не интересует то, что должно бы интересовать. Так что папа прав, – продолжал Жолт.
– А что… что тебя интересует?
Ольга остановилась на краю тротуара. Теперь она была гораздо выше Жолта.
– Всякая ерунда, – ответил Жолт, бросив дерзкий взгляд на девочку. Потом, очевидно, чтобы было понятней, небрежно ткнул пальцем в сторону ее живота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75