— Она убила Лэклинга, — вымолвил наконец юноша, — и при этом она — преподобный епископ! — Представить только, что бы сказал на это добрая душа брат Гиллес! — А теперь Лавастин выступает на войну, когда делать этого нельзя. И идет против своего собственного брата! Дело нечисто.Агиус вздохнул:— Алан, опустись на колени. Ты еще много узнаешь о путях, которыми идут люди в этом мире. Когда-нибудь ты, возможно, сумеешь повернуться к ним спиной, как сделал я. Что касается Антонии… — Он поморщился, наступив на раненую ногу. Алан тем временем опустился на пол. — Не сомневайся, я расскажу обо всем этом. Когда смогу. Ее в епископы рукоположила сама госпожа-иерарх. И хоть мое слово тоже имеет вес, нашего с тобой свидетельства будет недостаточно. Хотя если тебя, Алан, признают сыном Лавастина, пусть незаконным, слово твое будет весить больше.Вспомнив бледное лицо и монотонный голос графа, которым тот провозгласил сегодня о своем участии в мятеже, Алан усомнился в желании быть родней этому человеку.— Есть много причин, Алан, по которым графы могут менять свое решение о союзе с кем бы то ни было. Много причин, и некоторые из них не менее весомы, чем колдовство. Играя в эти игры, графы всегда отвращают взоры от алтаря Владычицы. Они преданы миру и благам его, поэтому мы не можем знать, что послужило причиной этого решения.— Но я это знаю, — взорвался Алан. — Знаю!Агиус недоверчиво приподнял брови.— Откуда? Или ты адепт, успевший получить навык в запрещенном искусстве?Алан с трудом совладал с желанием показать ему свою розу, до сих пор живую и благоухающую. Да, в это время года розы не цветут, но у графа был небольшой закрытый цветник, обогреваемый жаровнями. В нем цветы были почти круглый год. А если Агиус, не поверив в видение Повелительницы Битв, обвинит его в воровстве? Или еще хуже, если поверит, а затем решит, что в судьбу юноши надо вмешаться и ему?— Нет, — скромно покачал головой Алан, — я ничего не знаю о магии, кроме тех сказок, что рассказывала нам диакониса.Агиус махнул рукой и заговорил о другом:— Ты должен ждать и наблюдать за всем, Алан. В любом случае меня все эти дела не касаются. Я остаюсь здесь, в Лавас-Холдинге.— Так вы не идете с нами? — Впрочем, сам Алан не без чувства вины вспомнил об искалеченной ноге священника. Управляйся он с собаками построже, все было бы в порядке.Но Агиус говорил не о ране.— Я священнослужитель и связан обетом верности только с Владычицей. Хоть я и нахожусь в этом замке, в отличие от тебя я не служу графу.Тоска заскулил под дверью. Алана ждали его ежедневные заботы, и он поднялся.— Но, брат Агиус, если граф прикажет вам?Агиус тонко улыбнулся:— Лавастин не может мне приказать. Даже пытаться не будет.
Граф действительно не пытался. Они выступили на рассвете дня святой Исидоры. Двадцать конных, восемьдесят пеших латников и небольшой обоз. Агиус оставался в замке, с ним вместе оставалась и кастелянша Дуода, призванная охранять владения графа.Алан сам не мог понять, грустно ему или радостно. Все, что он знал, — это то, что в его жизни начинается что-то новое. Он не был в Осне около года, но все это время знал: дом рядом, в четырех днях пути. Они пересекли реку Венну и двинулись вдоль чужих полей и незнакомых холмов.Весь первый день пути его обуревали страхи и восторги. К началу третьего дня моросящий дождь и монотонная маршировка притупили его мысли, он тяжело кашлял и хлюпал носом. Грязь заляпала ноги и сапоги, руки мерзли.Только в те немногие дни, когда солнце выглядывало из-за туч, можно было ощутить себя человеком. Он с собаками всегда спал под повозкой, недалеко от шатра, раскинутого для графа, — так, по крайней мере, можно было оставаться сухим. Другие солдаты устроились менее удачно и постоянно роптали.На четвертый день похода, когда он купал псов в речке, из кустов, росших на берегу, кто-то бросил в него камень. Удар был сильным, и он вскрикнул от боли. Из зарослей донесся громкий смех. Собаки выскочили из воды и ринулись туда. Пока он успокаивал их, нападавшие скрылись, с шумом продираясь через бурелом. Он не видел лиц, только три спины.Его оставили в покое, но иногда он находил в своем котелке с кашей дохлую крысу или еще какой-нибудь неприятный сюрприз. Из-за отсутствия брата Агиуса поговорить было не с кем. Мастер Родлин обращался с ним почтительно, но холодно, остальные или избегали общения, или были для него слишком важными персонами. Граф Лавастин не разговаривал ни с кем, только отдавал короткие приказы. Забота о черных псах лежала целиком на Алане, и хотя они были преданными, а их послушание росло день ото дня, Алан тосковал все больше и больше. Наконец они добрались до резиденции лорда Жоффрея и госпожи Альдегунды.Лорд Жоффрей не ожидал своего родственника, но по обычаю вышел ему навстречу с клириками и кастеляншей. Лавастин не спешил обнять брата.— Прости меня, — проговорил он, явно не находя нужных слов и глядя на Лавастина с подозрением, — моя Альдегунда в постели. Она болела и теперь, кажется, выздоравливает. С ней лекарь. — Он запнулся на последнем слове, будто хотел сказать что-то другое, но затем продолжил: — Девочка, родившаяся в Лавас-Холдинге, сейчас здорова, недавно ей исполнилось шесть месяцев… Как и обещали, мы назвали ее Лаврентией. Но что привело тебя к нам, дорогой брат? Ты прибыл сюда на праздник святого Сормы? И с такой свитой?Действительно, свиту нельзя было не заметить. Даже Сабела с огромным кортежем выглядела более скромно и менее воинственно.— Я прибыл получить твою поддержку и твоих солдат. Мы присоединяемся к госпоже Сабеле.Лорд Жоффрей был очень удивлен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159