Зайдя в тень пестрого навеса, он высматривает торговца – человека с круглым, словно луна, лицом и раскосыми глазами, что сейчас спорит с двумя молодыми женщинами о цене за кожаную флягу вина. Человек со шрамом быстрым взглядом глубоко посаженных глаз окидывает изгибы тел разгорячившихся в пылу спора женщин. Но взгляд его беспокоен, и, пока он ждет и к чемуто нетерпеливо прислушивается, глаза его стреляют тудасюда – то выхватят лицо там, то блеск тарелки или взмах руки тут. Какоето мгновение он изучает лицо человека с оливковыми глазами и черными кудрявыми волосами, такими длинными, что они почти падают на плечи, пока тот не встречается с другим человеком и оба уходят. Человек со шрамом поворачивается на топот, вскрикивает и съеживается, когда мимо него ктото пропихивается через толпу, толкаясь локтями. Он просит у виноторговца, теперь освободившегося, чашечку вина и выпивает его одним глотком. Это не похоже на рисовое вино его родных краев. На его вкус, оно слабовато, но из северных красных это самое лучшее. Покупает бутылку.
Закат угасает, и небо над Шаангсеем становится розоватолиловым, затем фиолетовым, по мере того как ночь неизбежно наползает с востока.
Человек со шрамом ведет жеребца в узкую улочку, кривую, полную отбросов и испражнений. Наверняка в этих кучах мусора у стен домов и кости найдутся – человеческие, голые, неузнаваемые. Вонь стоит омерзительная, и человек старается не вдыхать глубоко, словно сам воздух тут может оказаться ядовитым. Его конь тихонько ржет, и человек ободряюще похлопывает его по холке.
Проулок выходит на улицу Зеленого Дельфина, где тесно толпятся жилые дома и лавки. Снова воздух наполняется многоголосой какофонией города, пряный запах заглушает более ядовитые. В полукилометре отсюда человек со шрамом находит тихую конюшню. Заводит в стойло коня, снимает седельные сумки, перебрасывает их через плечо. Кладет две монеты в темную ладонь грязного конюха, прежде чем выйти на улицу Зеленого Дельфина. Некоторое время он бесцельно идет вниз по улице, временами останавливаясь, чтобы заглянуть в окно лавки или повертеть в руках товар на уличном лотке. Он часто оборачивается, переходя с одной стороны улицы на другую.
Наконец добирается до здания с болтающейся резной деревянной вывеской в виде морды животного – это «Мартышкакрикунья», небогатая харчевня. Он заходит и, обойдя загромоздившие все помещение столы и стойки, некоторое время разговаривает с хозяином. Возможно, изза шума ему приходится говорить тому прямо на ухо. Хозяин кивает, и серебряная монета разменяна. Человек со шрамом поднимается по узенькой деревянной лесенке. На лестничной площадке на полпути наверх он окидывает взглядом дымный зал, полный гула и суеты. Местные его не интересуют, а вот чужаки… Он украдкой рассматривает их всех очень внимательно, прежде чем закончить свое восхождение.
Молча он идет по темному коридору, тщательно считая закрытые двери, и, прежде чем отворить последнюю слева, проверяет, нет ли тут черного хода.
Войдя в комнату, он долго стоит прямо у закрытой двери совершенно неподвижно, напряженно прислушиваясь, вбирая отдаленный шум, запоминая его в своем сознании так, что, даже если он будет занят другим делом, мгновенно уловит малейшее изменение.
Затем человек бросает свои тяжелые седельные сумки на высокую кровать с бледнозеленым покрывалом, тотчас же подходит к окну, задергивает занавески. Затем осторожно приподнимает одну указательным пальцем, выглядывает в темный переулок, перпендикулярный улице Зеленого Дельфина. Он знает, что находится в самом сердце города, далеко от длинных набережных дельты Шаангсея. И все же, если напрячь слух, можно услышать жалобную завораживающую рабочую песнь кубару, пробивающуюся сквозь гул голосов. Из окна виден только маленький участок противоположной стороны улицы Зеленого Дельфина. Торговец пряной свининой и телятиной закрывает лавку; прямо по соседству, в пыльной ковровой лавке, гаснут огни – три брата, похожие фигурами на груши и схожие друг с другом вплоть до шафранножелтых халатов, затворяют ставни. Эти торговцы коврами богаты, думает человек со шрамом, опуская занавеску. Чем богаче они становятся, тем больше грузнеют, словно превращаются в воплощенное олицетворение своих серебряных таэлей.
Человек со шрамом отходит от окна и, довольный тем, что занавески не пропустят света, зажигает масляный светильник на исцарапанном прикроватном столике. С одной стороны светильник опален, словно прежний постоялец неловко перевернул его. Он роется в седельной сумке, достает недавно купленную бутыль вина и делает большой глоток.
Он умывается у ночного столика, покуда вода не становится черной от грязи, и тут слышит на лестнице легкие шаги. Поднимает голову. Правая рука ложится на рукоять кривого меча. Бесшумно подходит к стене рядом с дверью и ждет, почти не дыша.
В дверь стучат.
Входит мальчик, высокий и темноволосый, с подносом, уставленным дымящейся снедью. Останавливается, видя, что комната пуста. Человек со шрамом испускает низкий гортанный рык, и мальчик медленно оборачивается. Он старается не пялиться на человека со шрамом, но ничего не может с собой поделать.
– Ну, – говорит человек со шрамом, – поставь его. Мальчик сглатывает комок и кивает. Продолжает поедать мужчину глазами.
Человек со шрамом не обращает на это внимания.
– Твой отец сказал, что на тебя можно положиться. Это так? – Голос у него низкий и сиплый, словно в глотке чтото застряло.
Страх зачаровывает. Мужчина со шрамом видит, как эти часто неразлучные чувства пробегают по лицу мальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89