Он нанялся к род-айлендским Розуотерам. Они собираются подать на тебя в суд. Они хотят объявить тебя невменяемым.На столе у Элиота зазвонил будильник. Элиот взял часы и подошел с ними к красной кнопке на стене. Он напряженно смотрел на секундную стрелку, его губы беззвучно отсчитывали секунды. Он нацелил средний палец левой руки и вдруг ткнул им в кнопку, пустив в ход самую громкую сирену на всем Восточном полушарии.От жуткого воя сирены сенатор, заткнув уши, отскочил в угол и прижался к стене. В семи милях от Розуотера, в Новой Амброзии, какой-то пес завертелся волчком, кусая собственный хвост. Случайный проезжий в закусочной опрокинул кофе на себя, забрызгав бармена, а в «Салоне красоты у Беллы», у самой хозяйки, трехсотфунтовой Беллы, чуть не случился инфаркт. Все остряки в округе уже собирались повторить дурацкую, устарелую хохму про начальника добровольной пожарной команды Чарли Уормерграма, державшего страховую контору рядом с пожарным депо:— Ага, сбросило Чарли с его секретарши!Элиот снял палец с кнопки. Гигантская сирена стала давиться собственным голосом. Она глухо бормотала одно и то же:— Бля-бля-блям… Бля-бля-блям… Никакого пожара в Розуотере не было. Просто надо было возвестить, что настал полдень.
— Ну и звук! — сказал сенатор, медленно выпрямляясь. — У меня все вылетело из головы.— Может, это и хорошо?— Ты слышал, что я тебе говорил про род-айлендских Розуотеров?— Да.— И как ты к этому относишься?— Мне грустно и боязно. — Элиот вздохнул, попытался было невесело усмехнуться, но ничего не вышло. — Я ведь всегда надеялся, что никто не станет искать доказательств — здоров я или нет и что это вообще никакого значения не имеет.— Разве у тебя когда-нибудь возникали сомнения, здоров ты психически или нет?— Безусловно.— И давно это началось?Глаза у Элиота расширились, словно он искал в пространстве честный ответ:— Лет с десяти, пожалуй…
— Ты шутишь, конечно!— Очень утешительно, что ты в этом уверен.— Ты был здоровым, нормальным ребенком!— Серьезно? — Элиот искренне обрадовался, вспомнив, каким он был мальчиком, он был рад вызвать в памяти этот свой образ, вместо того чтобы думать о тех наваждениях, которые его одолевали.— Мне только жаль, что в детстве мы привезли тебя сюда.— А мне тут и тогда понравилось и нравится до сих пор.Сенатор крепче уперся ногами в пол, готовясь нанести решительный удар:— Возможно, мой мальчик, но теперь надо отсюда уезжать и больше не возвращаться.— Как это не возвращаться? — удивленно спросил Элиот.— Этот этап твоей жизни окончен. Когда-нибудь должен был прийти конец. Хотя бы за это стоит поблагодарить род-айлендских стервецов. Это они заставляют тебя уезжать отсюда — и уезжать немедленно.— Как это они могут ?— А как ты сможешь доказать, что ты не сумасшедший, живя в такой декорации? Обстановочке?Элиот оглядел комнату, ничего особенного не увидел:— Тебе… тебе моя обстановка кажется странной ?— Да ты и сам все понимаешь, черт подери!Элиот медленно покачал головой:— Если тебе рассказать, отец, чего я не понимаю, ты, наверно, очень удивишься!— Такой обстановки нигде в мире не найдешь. Если бы поставить на сцене такую декорацию и в ремарках было бы сказано: «При поднятии занавеса сцена пуста», то все зрители дрожали бы от нетерпения — поскорее увидеть, какой немыслимый психопат живет в таких условиях.— А что, если этот псих выйдет и совершенно разумно объяснит почему он так живет?— Все равно он — психопат!
Элиот как будто с этим согласился. Во всяком случае, спорить он не стал, решив, что лучше ему умыться и переодеться перед отъездом. Он порылся в ящиках стола, нашел наконец бумажный пакет, где лежали вчерашние покупки: кусок душистого мыла, жидкость для ног, шампунь от перхоти, флакончик дезодоранта и тюбик зубной пасты.— Рад, что ты опять решил принять приличный вид, сынок.— Гм? — Элиот внимательно читал надпись на флакончике дезодоранта «Аррид» — таким он никогда не пользовался, да и вообще никаких средств от пота он никогда не употреблял.— Вот приведешь себя в порядок, бросишь пить, уедешь отсюда, откроешь контору где-нибудь в Индианаполисе, в Чикаго, в Нью-Йорке, где угодно, — и когда начнется судебная экспертиза, все увидят, что ты абсолютно нормальный человек.— Угу, — сказал Элиот и спросил отца, употреблял ли он когда-нибудь средство от пота «Аррид».Сенатор обиделся:— Я принимаю душ и утром и на ночь. Предполагаю, это избавляет меня от нежелательных выделений.— Тут написано, что при употреблении может выступить сыпь, и если выступит, то надо перестать пользоваться этим средством.— Если тебя это беспокоит, выкинь эту штуку. Лучше воды и мыла ничего нет.— Гм…— Вот в чем наша беда тут, в Америке. Эти деятели с Мэдисон-сквера заставляют нас больше беспокоиться о наших подмышках, чем о России, Китае и Кубе вместе взятых.Разговор, в сущности, очень щекотливый для двух столь ранимых людей сейчас незаметно перешел в совсем мирную беседу. Сейчас они спокойно и безбоязненно говорили обо всем.— Знаешь, — сказал Элиот, — Килгор Траут однажды написал целую книгу про страну, где люди боролись с запахами. Это было всенародное дело. Там у них больше не с чем было бороться — не было ни эпидемий, ни преступлений, ни войн. Вот они и стали бороться, с запахами.— Видишь ли, если тебе придется выступать на суде, — сказал сенатор, — лучше не проявлять особых восторгов по поводу этого Килгора Траута. Твоя любовь к этой приключенческой чуши может создать впечатление у очень многих людей, что ты очень отстал в своем развитии.И снова их разговор утерял мирный тон. В голосе Элиота появились резковатые нотки, когда он упрямо продолжал излагать содержание романа Килгора Траута под названием:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53