» — «На Утопию», — говорит.Мушари так расстроился, что от огорчения громко чихнул. 7 У Элиота все больше тяжелели веки, но он пытался дочитать роман «Мандрагоре дай дитя» . Хотелось найти те места, от которых ханжи скрежетали зубами. Он нашел там описание случая с судьей, которого ославили за то, что он ни разу не дал своей жене настоящего удовлетворения, потом прочел рассказ про агента мыльной фирмы, который в пьяном виде заперся в своей квартире и нарядился в подвенечное платье своей матери. Элиот поморщился, подумал, что, может быть, такие штучки и сгодятся, чтобы дразнить фарисеев, но тут же решил — вряд ли…Дальше он прочитал, как невеста этого самого агента по рекламе мыла соблазняла папашиного шофера. Первым делом она игриво откусила пуговицу с его форменной куртки. На этом месте Элиот заснул крепчайшим сном.
Телефон прозвонил три раза.— Фонд Розуотера. Чем могу помочь?— Вы меня не знаете, мистер Розуотер, — сказал раздраженный мужской голос.— А кто вам сказал, что это имеет значение?— Я ничтожество, мистер Розуотер, я хуже всякого ничтожества.— Видно, Создатель тут допустил ошибку?— Да. Зря он меня создал, ошибся.— Вы правильно выбрали, кому пожаловаться.— Что это у вас за учреждение?— А как вы про нас узнали?— Увидал в телефонной будке наклейку — такая черная с желтым. А там написано: «САМОУБИЙЦА, НЕ ТОРОПИСЬ ПОКОНЧИТЬ С ЖИЗНЬЮ. ПОЗВОНИ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ УБИВАТЬ СЕБЯ, В ФОНД РОЗУОТЕРА!» — и ваш номер телефона.Такие наклейки были налеплены почти на всех задних стеклах легковых машин, на кузовах грузовиков добровольной пожарной бригады.— А знаете, что написано там, в телефонной будке, карандашом?— Нет.— «Элиот Розуотер святой. Тебя любит он и денег даст. Но если захочешь чего покрепче, позабористей, звони Мелиссе — лучшей штучки во всем штате нет» — и ее телефон.— Вы в наших краях чужой?— Я во всех краях чужой. А у вас тут что? Секта какая-то? Новая религия?— Я лично вдвойне умудренный баптист-детерминист.— Что, что?— Я так отвечаю, когда кто-нибудь настаивает, что я, вероятно, проповедую какую-нибудь религи. А такая секта и вправду существует, и, вероятно, люди они хорошие. У них принято омывать друг другу ноги, и денег их пастыри ни от кого не берут. А я тоже ноги себе мою, а денег ни у кого не беру.— Не понимаю я вас, — сказал голос.— Да я шучу, чтобы вы не дичились меня, не подумали, что со мной надо говорить только всерьез. Кстати, вы сами случайно не из этих баптистов-детерминистов?— Упаси бог, что вы!— А ведь их сотни две, не меньше, и вполне возможно, что когда-нибудь я скажу одному из них то, что я вам сейчас наболтал. — Элиот отпил глоток виски. — Очень я этого боюсь и знаю, что так и будет.— Что-то голос у вас нетрезвый. Слышал, как вы чего-то хлебнули.— Пусть будет так. Но все же, чем я могу вам помочь?— Да кто вы такой , черт вас побери?— Правительство.— Что, что?— Если я не служитель церкви и все же стараюсь удержать людей от самоубийства, значит, я, очевидно, представитель правительства. Логично?Голос что-то пробормотал.— Или же Общая жилетка — плачь в нее, кто хочет.— Вы, кажется, сострили?— Я-то знаю, сострил я или нет, а вы сами догадайтесь.— Может, по-вашему, остроумно и наклейки писать насчет тех, кто решился покончить с собой?— А вы тоже решились?— Ну и что?— Не стану вам приводить два неоспоримых довода, почему стоит жить, не стану рассказывать, как я это открыл.— А что же вы станете говорить?— Прошу вас назвать какую-нибудь очень скромную сумму, за которую вы согласились бы прожить еще неделю.Голос молчал.— Вы меня слышите? — спросил Элиот.— Слышу.— Но может быть, вы и не собираетесь покончить с собой? Тогда, пожалуйста, повесьте трубку — телефон может понадобиться и другим людям.— Мне кажется, вы сумасшедший.— Но покончить с собой собираетесь вы, а не я.— А что, если я вам скажу, что и за миллион не соглашусь прожить еще неделю?— Я вам отвечу: — Ну и помирайте! Попробуйте попросить тысячу.— Ладно, за тысячу.— Ну и помирайте! Спустите до сотни.— Давайте сотню.— Вот теперь договорились. Зайдите к нам в контору. — Элиот назвал свой адрес. — Собак у пожарной части не бойтесь, — добавил он, — они кусаются, только когда завоет сирена.
Кстати, про эту сирену. Насколько Элиоту было известно, во всем Западном полушарии не было сигнала тревоги громче нее. Она приводилась в действие мессершмиттовским мотором в семьсот лошадиных сил, с электрическим генератором в тридцать лошадиных сил. Во время второй мировой войны эта сирена была главным сигналом тревоги в Берлине. Фонд Розуотера перекупил ее у правительства ФРГ и послал в дар пожарной бригаде от Неизвестного. Когда сирену доставили в город, на грузовике при ней была только короткая записочка: «Привет от Друга».
Все записи Элиот вел в тяжелой конторской книге, обычно лежавшей у него под кроватью. Переплет на ней был из черной тисненой кожи, бумага зеленоватая, чтобы глаза не уставали, и все триста страниц разграфлены. Элиот назвал эту книгу «книга судного дня» . С самого первого дня деятельности Фонда в округе Розуотер Элиот вносил сюда имена каждого своего клиента, все его жалобы и что для него сделал Фонд Розуотера.Весь том был уже почти заполнен, но только Элиот или покинувшая его жена могли разобраться в этих записях.Сейчас Элиот записывал данные того самого потенциального самоубийцы, который явился к нему после телефонного разговора и только что ушел в довольно мрачном настроении, словно он хотя и подозревает, что его не то надули, не то осмеяли, но как и почему, понять не может.«Шерман Лесли Литтл», — записывал Элиот. «ИНД. СКЛ СМБ РАБ МЕТ БЗРБ ЖЕН ЗДЕЙ СР ЭПЛ ВД ФР 300» — это означало, что Литтл родом из Индианаполиса, рабочий-металлист, ветеран второй мировой войны, сейчас безработный, трое детей, средний — эпилептик и что ему выдано из Фонда 300 долларов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53