Я пошел домой. Шел я всегда медленно и глубоко дышал, Ц никак не мог привы
кнуть к терпким запахам здешней ночи.
На повороте к своему дому я остановился.
Остановился я оттого, что скала, мимо которой я всегда проходил в темноте,
притрагиваясь к ней рукой, чтобы не сбиться с пути и не сорваться в обрыв,
была освещена огнем керосиновой лампы.
Я поднял глаза.
Заколоченный дом был открыт, все доски с окон и дверей сорваны, а комнаты с
веркали от огня ламп. Кто-то, очевидно приезжий, пренебрег абхазскими суе
вериями и смело раскупорил дом.
Около калитки стояла Генриетта Францевна. Она схватила меня за руку и, за
дыхаясь, сказала:
Ц Скорей! Плю вит! Плю вит! Пожалуйста!
Она дрожала, и голос у нее срывался.
Ц Что случилось? Ц спросил я испуганно.
Ц Скорей! Ц громким шепотом повторила она, покачнулась и схватилась за
забор. Ц Господи, какое несчастье! Бегите скорей, я вас умоляю!
Ц Куда? Ц спросил я, совершенно сбитый с толку.
Ц Он вернулся из Турции, Ц громко сказала Генриетта Францевна. И мне ст
ало страшно, оттого что она дрожала все сильнее. Я подумал, что у нее начин
ается истерический припадок. Ц Он вернулся сегодня днем из Турции, Ц яс
но и громко повторила она. Ц Скорее бегите в милицию и скажите там, что он
вернулся. Его зовут Чачба. Господи, какое несчастье!
Я, ошеломленный, ничего толком не понимая, почти бегом спустился с горы Че
рнявского.
Во дворе милиции на низеньком столе при свете фонаря «летучая мышь» три
милиционера играли в нарды. Под забором громко жевали оседланные поджар
ые лошади, привязанные к пальмам.
Милиционеры были так увлечены игрой, что даже не взглянули на меня. Я подо
шел и сказал им, что сегодня вернулся из Турции некий Чачба и поселился в з
аколоченном доме на горе Чернявского.
Я не успел договорить. Милиционеры вскочили и бросились к оседланным лош
адям. Они что-то гортанно кричали высунувшемуся из окна дежурному и торо
пливо отвязывали коней. Потом они вскочили в седла и умчались с бешеным т
опотом на гору Чернявского. Снопы искр летели из-под подков лошадей. Ночь
вдруг запахла порохом и кровью.
Я бросился бегом за милиционерами. Но на полпути к горе Чернявского они т
ак же бешено проскакали мимо меня, возвращаясь в город. Я едва успел спрыг
нуть в придорожную канаву.
Проклятый дом был все так же ярко освещен. Лампы коптили.
На террасе около лестницы лежал, раскинув руки, седой человек с добрым ли
цом. Из его простреленной груди еще стекала кровь и глухо и медленно капа
ла со ступеньки на ступеньку.
Рядом с убитым сидела на полу пожилая красивая женщина. Она прижимала к г
руди мальчика лет пяти и смотрела прямо перед собой. Подходя, я пересек ли
нию ее неподвижного взгляда и содрогнулся Ц такой исступленной ненави
сти я никогда еще не видел в глазах людей.
Было ясно, что эта женщина пошлет этого маленького мальчика, как только о
н подрастет, мстить за отца. И ничто в мире не сможет смягчить ее сердце и з
аставить отказаться от кровопролития.
Генриетта Францевна была права, когда торопила меня. Милиционеры опозда
ли.
Через несколько дней, когда женщина с мальчиком исчезла (говорили, что он
а, боясь за сына, бежала в Ростов-на-Дону), все, наконец, выяснилось.
Чачба вернулся на турецком грузовом пароходе из Трапезунда. На пристани
его сразу же узнал старый курд Ц чистильщик сапог. Он пристально посмот
рел на Чачбу и медленно поднял ладонь ко лбу.
Чачба почистил у курда сапоги. От радости, что спустя двадцать с лишним ле
т он вернулся на родину, Чачба без умолку говорил с чистильщиком. Говорил,
что вот прошла война и революция и теперь в Абхазии, наверное, все изменил
ось. Никто никого не убивает из мести, люди поумнели и живут счастливо и др
ужно.
Чистильщик неохотно поддакивал и все поглядывал по сторонам. Но Чачба бы
л счастлив и не заметил ни хмурости чистильщика, ни его бегающих глаз.
Как только Чачба погрузил свои вещи на арбу и уехал на гору Чернявского, ч
истильщик неторопливо пошел на базар. Там было в те времена много извили
стых дворов-лабиринтов, где можно было заблудиться в нескольких шагах о
т выхода на улицу.
То было нагромождение дощатых конур и бесчисленных маленьких сараев, гд
е со свистом шипели примусы, стучали молотками сапожники, ревели, изрыга
я синее пламя, паяльные лампы, варился густой турецкий кофе, шлепали и при
липали к столам засаленные карты, кричали простоволосые женщины, обвиня
я во всех смертных грехах ленивых и пренебрежительных мужей, клекотали,
как старые орлы, старцы в обмотках и солдатских бутсах, и вдруг через весь
этот базарный беспорядок и крик проходил, колеблясь на стянутых кожаным
и чулками ногах, статный красавец в черкеске с откидными рукавами и томн
ым головокружительным взглядом.
Курд дождался такого красавца и что-то шепнул ему.
Ц Хорошо, батоно! Ц ответил ему вполголоса красавец. Ц Ты получишь зав
тра свои сто лир.
Красавец повел по сторонам глазами с поволокой, сжал сухощавыми коричне
выми пальцами рукоять кинжала и, как дикая кошка, бесшумно, на мягких нога
х выскочил на улицу.
Через десять минут он уже скакал, пригнувшись к луке седла, в аул Цебельду
, чтобы привезти обитателям одного из цебельдинских домов ошеломительн
ую весть о возвращении в Абхазию неотмщенного врага Чачбы.
Тотчас два всадника помчались из Цебельды в Сухум к заколоченному дому н
а горе Чернявского.
Горяча коней и держа наготове обрезы, они вызвали на террасу Чачбу. Он выш
ел безоружный, протянул обе руки прошлым врагам и так и упал, убитый напов
ал, с протянутыми для примирения старыми и добрыми руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15