Не позавидуешь тому, кто попытается верхом и в доспехах пробиваться сквозь такую бурю, и он полагал, что люди Зелучо уже, наверно, отказались от этой мысли. Но от этого было не намного легче.
Вспыхнула молния, запечатлевая черно-белое изображение леса в его глазах. Все деревья здесь были искривленные и корявые, будто в земле имелись залежи варп-камня и семена Хаоса, прорастающие среди других корней, изуродовали лес, сделав его похожим на ночной кошмар. С каждой вспышкой молнии казалось, что деревья все больше наклоняются вперед, протягивая ветви с острыми сучьями, точно руки со множеством локтей. Он приказал себе не поддаваться суевериям и поглубже натянул одолженный у послушника капюшон. Ледяная струйка воды побежала ему за шиворот.
Мягкая земля под ногами превращалась в море грязи. Скоро между лесом и болотами на юге не останется особой разницы. Он с трудом брел по этому месиву; а башмаки послушника оказались ему чересчур велики и уже заполнились густой холодной жижей, от которой стыли пальцы на ногах. Если он остановится, то тут же и утонет в грязи.
Он упорно пробивался вперед, а дождь тугой стеной преграждал ему путь вместе с постоянно меняющим направление ветром. Его одеяние хлопало на ветру, словно ослабевшие крылья умирающего ворона. Символ Морра, вышитый у него на груди, был очень кстати. Он, наверное, уже вполне походил на мертвеца.
В первую очередь сейчас он должен найти убежище. Ни одно из деревьев не могло бы укрыть его от дождя и ветра. Колени его готовы были подогнуться, а голые кисти рук сморщились, как у утонувшего моряка, который пробыл в воде уже достаточно долго, чтобы рыбы успели выесть его глаза. Могло статься, и в этом тоже была своя ирония, что он сбежал из подземных казематов Зелучо только для того, чтобы погибнуть на свободе, чтобы стать жертвой не жестокости дуче, а равнодушных и беспристрастных стихий.
Земля плавно уходила вверх, кругом текли неспешные ручьи жидкой грязи. Наверняка где-то здесь должна быть охотничья избушка или же хижина дровосека. Он обрадовался бы даже пещере.
Клозовски показалось, что впереди вверху виднеется огонек.
В ногах его словно прибавилось силы, и он, раздвигая плечом пелену дождя, устремился на свет. Он не ошибся, это действительно был огонь. Но почему-то вид его вызывал беспокойство. Бледное голубое свечение, ровное, искажаемое лишь завесой дождя, повисшей между ним и Клозовски.
Он дотащился до насыпи, укрепленной камнями и бревнами, и оказался на остатках дороги. Теперь огонь был ясно виден: голубой шарик, повисший в нескольких футах над землей, как маленькое слабое солнце. А под ним лежала опрокинувшаяся карета.
Лошадь со сломанной шеей запуталась в постромках, ноги ее торчали в разные стороны. Здесь же, уткнувшись лицом в грязь, валялся кучер в ливрее. Он не шевелился, придавленный поперек спины упавшим деревом.
Клозовски побежал, шлепая башмаками по мощенной булыжником, укатанной дороге. По крайней мере, карета – это хоть какое-то укрытие.
Ему не хотелось смотреть на голубой свет, и он пытался отвести от него взгляд. В самом центре голубой оттенок бледнел и переходил в белый, и еще там виднелись какие-то темные пятна, плотность свечения все время менялась, и все вместе напоминало ему лицо.
Раздался скрип. Внутри кто-то вскрикнул. Карета лежала на боку, в одно из открытых окон хлестал дождь. Там, внутри, находились люди, и они о чем-то спорили. Капли голубого пламени стекали, будто дождь, и испарялись с поверхности кареты. Клозовски добрался до экипажа, и его залил голубой свет, от которого не исходило ни малейшего тепла.
– Эй, там! – прокричал он. – Друг, друг!
Он подтянулся и заглянул в открытое окно. Раздались хлопок и шипение, вскрикнула женщина.
– Вы идиот, я же говорила, что оно не выстрелит, если порох отсырел.
Клозовски попытался забраться внутрь, но нарушил неустойчивое равновесие кареты. Он услышал, как стукнуло о дорогу колесо, когда экипаж выровнялся. И соскочил, чтобы ему не переломало ноги. Люди внутри попадали на пол и, похоже, оцепенели от ужаса.
– Прочь, чудовище, – произнес мужчина.
Клозовски увидел наставленный на него дрожащий пистолет. Его полка и ствол почернели от сажи и еще дымились. Еще раз он не выстрелит. Революционер потянул на себя дверь и втиснулся внутрь, оттолкнув стрелка.
Внутри было мокро, но, по крайней мере, дождь не хлестал по лицу. Звук был такой, будто на деревянной крыше экипажа бьют тысячи барабанов.
В карете Клозовски обнаружил двоих пассажиров: дородного мужчину в возрасте, вооруженного пистолетом, и девушку лет двадцати, хорошенькую, с копной медно-золотистых локонов.
Должно быть, отправляясь в путешествие, они были хорошо и дорого одеты. Теперь же стали мокрыми, грязными и оборванными, как самые жалкие из крестьян. Природа всех уравнивает не хуже революции. Пассажиры явно боялись его и отпрянули, уцепившись друг за друга.
– И что ты за демон? – осведомился мужчина.
– Я не демон, – ответил Клозовски. – Я просто заблудился в бурю.
– Он священнослужитель, Исидро, – сказала женщина.
– Слава богам, – выпалил мужчина. – Мы спасены. Изгони этих демонов, и я прослежу, чтобы ты был щедро награжден.
Клозовски решил не сообщать им, что одолжил облачение на время. Он видел снаружи свет, но никаких демонов не было.
– Это Исидро д'Амато, – сообщила женщина, – из Мираглиано. А я Антония.
– Александр, – представился Клозовски.
Антония была не так напугана, как д'Амато, и лучше способна справиться с ситуацией. Он сразу понял, что она не из паразитов.
– Мы были в пути, когда налетела эта буря, – сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75