Потом будут другие. Со временем ты примешь одно из них. Подходящее.
Ева на миг погрустнела. Он не понимал ее настроения.
– Что тревожит тебя, дитя?
– Когда я приму предложение, я должна буду уйти в другой театр.
– Естественно.
– А ты пойдешь со мной?
Он не ответил.
– Дух?
– Дитя, ты не будешь нуждаться во мне вечно.
– Нет. – Она топнула ножкой. – Я тебя никогда не брошу. Ты столько для меня сделал. Эти цветы, эти записки. Они в такой же мере твои, как мои.
Ева говорила неискренне. Ирония судьбы: вне сцены она была скверной лицемеркой. На самом деле она полагала, что уже переросла его, но не была уверена, достаточно ли уже окрепла для того, чтобы шагать дальше без привычного костыля. И еще в глубине души она боялась конкуренции и предполагала, что он найдет себе другую ученицу.
– Я всего лишь добросовестный садовник, дитя. Я способствовал твоему расцвету, но моей заслуги в нем нет.
Ева не знала этого, но она была первой, кого он обучал. Она же будет и последней.
Такие Евы Савиньен встречаются лишь раз в жизни, даже если жизнь долгая, как у Демона Потайных Ходов.
Девушка опять села к зеркалу, глядя на свое отражение. Пыталась ли она увидеть то, что за ним, увидеть его? Эта мысль повергла его в ужас. По шкуре побежали мурашки, он услышал, как капает с него густая слизь.
– Дух, почему я не могу увидеть тебя?
Она уже спрашивала об этом прежде. Он не знал, что ответить.
– У тебя нет тела, которое можно увидеть?
Он едва не засмеялся, но не мог выдавить ни звука. Хотел бы он, чтобы это было так.
– Кто ты?
– Теперь я Демон Потайных Ходов. Когда-то был драматургом и режиссером тоже. Но это было очень давно. До твоего рождения. Даже до рождения твоей матери.
– Как тебя зовут?
– У меня нет имени. Больше нет.
– А какое имя у тебя было?
– Тебе оно все равно ничего не скажет.
– У тебя такой красивый голос, я уверена, ты хорошенький. Очаровательное привидение, как призрак в «Туманном фарсе».
– Нет, дитя.
Демон Потайных Ходов ощутил неловкость. С того дня, как идет этот спектакль, Ева пытается выжать из него что-нибудь о нем же. Прежде все ее вопросы были только о себе самой, о том, как она может улучшить свою игру. Теперь ее обуревало нехарактерное для нее любопытство. Чувство, которое она открыла в себе и которому позволила разрастись.
Она принялась расхаживать по комнате, повернувшись к нему спиной. С самой премьеры из дворца каждый день доставляли букет. Ева покорила принца Люйтпольда. Она вынула вчерашние, слегка увядшие цветы из вазы и сунула их к остальным.
– Я люблю тебя, дух, – сказала она… и солгала.
– Нет, дитя. Но я научу тебя, как изображать любовь.
Она резко повернулась, держа в руке тяжелую вазу, и разбила зеркало вдребезги. Звон осыпающегося стекла прозвучал в узком пространстве туннеля подобно взрыву. Хлынул свет, огнем полоснув его по зажмурившимся глазам. Осколки забарабанили по груди, прилипая к влажным пятнам на шкуре.
Ева попятилась. Стекла звенели у нее под ногами.
Она увидела его. Настоящий, неподдельный ужас брызнул из нее истошным визгом, ее прекрасное лицо исказилось от страха, отвращения, брезгливости, инстинктивной ненависти.
Именно этого он и ожидал.
Снаружи в дверь Евы настойчиво застучали. Из коридора доносились крики.
Он удрал через свой личный потайной ход прежде, чем кто-нибудь успел ворваться в гримерную, прополз по катакомбам, подтягиваясь щупальцами, забиваясь в самое сердце театра, стремясь спастись от света, спрятаться от оскорбленных его видом глаз, укрыться в неизведанных глубинах здания. Он знал этот путь впотьмах, знал каждый поворот и развилки переходов. В самом сердце лабиринта была его лагуна, ставшая для него домом со времени его первого изменения.
Разбилось больше чем зеркало.
Она сломала замок и рывком распахнула дверь. Ева Савиньен билась в истерике, заливая слезами гримерную. «Наконец-то настоящие эмоции», – не без злорадства подумала Женевьева. Впервые Ева давала повод предположить, что вне сцены тоже может испытывать какие-то чувства. Зеркало было разбито вдребезги, в воздухе кружились лепестки растерзанных цветов.
Когда Женевьева шагнула в комнату, а следом за ней толпой ввалились и остальные, актриса отпрянула. Будто пойманный зверек, Ева попятилась в угол, как можно дальше от разбитого зеркала.
Позади смотрового глазка виднелось отверстие.
– Ну, в чем дело? – спросила девушку Иллона.
Ева лишь мотала головой и рвала на себе волосы.
– У нее припадок, – сказал кто-то.
– Нет, – возразила Женевьева. – Она испугалась. Просто испугалась.
Она крепко взяла ее за руки и попыталась утихомирить. Без толку. Женевьеву Ева боялась не меньше, чем того, кто поверг ее в такую панику, кем бы он ни был.
– Тут проход, – доложил от зеркала Поппа Фриц. – Уходит прямо в стену.
– Что случилось? – спрашивал Рейнхард.
Детлеф, расталкивая толпу, пробился в комнату, и Ева бросилась к нему, уткнулась лицом в его рубашку, содрогаясь от рыданий. Потрясенный Детлеф взглянул на Женевьеву, похлопывая Еву по спине, пытаясь успокоить ее. Должность режиссера делала его чем-то вроде всеобщего отца для членов труппы, но к такому поведению он не привык. Особенно со стороны Евы.
Актриса внезапно оторвалась от Детлефа и, стрелой проскочив между заполнивших комнату людей, выбежала за дверь и кинулась по коридору прочь из театра. Детлеф кричал ей вдогонку. Вечером спектакль, и она не могла вот так взять и убежать.
Женевьева осматривала отверстие, обнаружившееся на месте зеркала. Оттуда тянуло холодным сквозняком. И очень своеобразно пахло. Ей показалось, что она услышала, как где-то вдалеке что-то движется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75